Федор Чешко - Тараканьи бега

Дверца — люк — поворот… Ого! Здо-о-ро-вый синячище будет…

Три бутылки чинзано.

Не две, не четыре, не семь с осьмушкой, а именно три.

На каждого практиканта по штуке. Что из этого факта следует?

А следует из этого факта, что угнездившийся на блокшиве сверчок с позывными «Милашка» по правде вовсе и не Милашка, а распоследняя сука. Въедливая дошлая сука — вот что следует из трех бутылок. Ведь не было у Лиги времени внедрять нормальную агентуру, наверняка вербанули в сверчки первое мало-мальски годным показавшееся дерьмо из студентов. И вот — не промахнулись. Лига вообще редко промахивается.

Интересно, сучье дерьмо Милашка и само знало, что Молчанов и Чингисхан — не одно и то же, что «почти наркотическая» тяга к чинзано — это именно Чингисхан?.. Ой, вряд ли! Просто оно преспокойненько прочитало шифровочку, прикочевавшую от этого их литовского Пинчера, или как его там… Мало, что ли, возможностей шнырять по здешней локальной сети, не задействуя напрямую ни один из блокшивских серверов?! Вон под койкой в вещмешке одна такая возможность припрятана — почему бы у суки Милашки не иметься второй? А маразм с любопытным мыслительным узлом контроля жизнеобеспечения — просто маскировка какая-то…

Прах побери, вымарать нужно было эту поганую шифровку сразу же по приеме. Как только понял, что это именно шифровка. От греха. Без оглядки на собственное любопытство и на всякие там «а вдруг». Эх, что уж теперь, после драки-то…

Ладно, это все не главное.

Главное то, что интерполовская программа защиты свидетеля оказалась туфтой. Господи, да куда этим интерполовцам тягаться с Лигой, если они даже из собственного нутра не способны повытравить сверчков?! К-козлы…

Ах, как было задумано! Прикидывание Чингисханом лучше всего получится у приятеля и равного по классу хакера, каковые обе ипостаси очень удачно слиты в едином молчановском лице. А если противник все-таки распознает в Чинареве Молчанова, он (противник) начнет искать Чингиза среди молчановских друзей — искать вблизи, но не рядом. На сей случай в училище внедрен лаборант-программистом давний доподлинный молчановский кореш — Дикки Крэнг. Грубо внедрен, с шумом, чтоб привлекал побольше внимания. И главное: настоящую мишень никто никогда не прячет вплотную к отвлекающей (это с точки зрения интерполовских стратегов от психологии); следовательно, самое безопасное место для настоящего Чингисхана — в одном взводе и даже в одной тройке практикантов с Чингисханом-лже.

А сучье дерьмо Милашка клюнуть на Дикки Крэнга то ли не додумалось, то ли поленилось. И насчет того, где никогда не прячут настоящую мишень, оно тоже оказалось без понятия. Зато оно непосредственно поучаствовало в той самой сцене, которая, кажется, натолкнула Изверга на очень опасные подозрения. Вот такие же подозрения, по всему видать, забрезжили и у Милашки. И теперь Милашка эти подозрения проверяет. Экспериментально, стал-быть. Окончательно. Однозначно.

Чин вдруг замер посреди каюты, тупо уставившись в никуда и не менее тупо приоткрыв рот. Он вдруг понял, что именно заставило его метаться от «чирк» до «мать» и обратно, зарабатывая синяки и развлекаясь никому уже в общем-то не нужной дедукцией.

Страх.

Дикая боязнь того, что уже давно оформившаяся догадка окажется правильной. Что вот сейчас он, Чин, сунется в какое-нибудь место из тех, в какие прежде всего суется вернувшийся домой человек, и обнаружит одну из трех бутылок чинзано. И придется ему кончать с дедукцией и начинать…

От мысли, что же такое потребуется тогда начинать, у лжестудента псевдо-Чинарева подкосились колени.

Действительному члену почетной десятки самых опасных кримэлементов человечества еще ни разу не приходилось никого убивать. То есть не приходилось так, как вполне вероятно придется теперь — впрямую. Не компьютерными изощрениями, а собственными руками.

Все неизведанное — страшно. Знающие люди (из тех, кому уже приходилось) любят порассказать всякие ужасы. Кошмарные сны, в которых обожает являться убитый, какие-то угрызения какой-то совести… Господи, а ну как хоть что-то из этих россказней окажется правдой?!

Псевдо-Чин бессильно плюхнулся на койку и вдруг с воплем перекатился набок, зашарил под простыней мгновенно взмокшими пятернями.

Так и есть.

Бутылка.

Огромная, сувенирная, литровая. Ребристая и угластая.

«Чини-чин».

Значит, все додумано правильно.

Каждому по бутылке. Себе — тоже. («Господин линкор-капитан, смотрите, какую мне кто-то гадость подсунул!» — своего рода алиби).

Если такую бутылку найдет у себя на койке настоящий подлинный Чингисхан, у которого «почти наркотическое пристрастие», — выхлебает в момент до самого дна, ни на миг не задумываясь о последствиях. А при искусственной гравитации эти самые последствия таковы, что хрена с два скроешь.

Правда, лже-Чингисхан (Чинарев-Молчанов) тоже выхлебает — доказывая, стал-быть, что он не лже.

Дальнейшая арифметика проста. Напился один Чинарев — хватай его, Гунна Вандаловича. Оба подопытных напились? Что ж, имеем два уравнения с двумя неизвестными. По одному уравнению выражаем икс через игрек (например, через стихоплетство или показушную чингисханистость), полученное подставляем в уравнение номер два, вычитаем… задачка для подготовительного класса.

Чин сел поудобнее, поставил бутылку перед собою на пол и закляк в тоскливом недоумении, словно русалка перед трусами.

Господи, ну как же все умудрилось сложиться аж настолько хреново?!

А ведь ни малейшими бы проблемами и не запахло, успей догадливый студент Чинарев вовремя предупредить о своих догадках подлинного Чингисхана. Но теперь наверняка уже поздно: при виде бутылки человек с почти наркотическим пристрастием мешкает не пить, а думать.

Последняя хлипенькая надежда осталась: вдруг Милашке еще не успелось выяснить результаты своего долбаного эксперимента? Дай-то бог. Иначе бедненькому Извергу действительно не останется ничего, кроме суицида: даже если неопытный дилетант псевдо-Чинарев сумеет замести следы и выставить дело несчастным случаем, господину линкор-капитану никакая экспедиция уже не посветит.

Ладно, нужно торопиться. Это при любом раскладе — хоть так, хоть иначе. А то Милашка действительно успеет не только дознаться о результате, но и довести его до ведома своих поганцев-хозяев.

Отшвырнув бутылку раздраженным пинком (та звонко цокнулась о ножку стола и, естественно, не разбилась), Чин полез под койку к своему вещмешку.

Искомое, как на грех, зацепилось за что-то и довольно долго отказывалось вылазить на свет. Но человек, как известно, способен превозмочь все — в том числе и вздорную строптивость маленькой деревянной коробочки, хоть та и стоит преизряднейших денег (это даже без учета неслабой цены содержимого).