Уолтер Уильямс - Корабль беглецов

Тем временем Ву и компания пропустили по одной и принялись подпевать в такт музыке, к большому неудовольствию официанта, который считал, что поющие посетители тратят слишком мало денег. Пока Ву беседовал на эту тему с официантом, Мария направилась в туалет. Она оттолкнулась ногами, пролетела над соседним столиком и приземлилась на свободном месте. Протянув руку, чтобы ухватиться за поручни, она краем глаза заметила освещенные красноватым светом щеку и лоб Кита де Соареса.

Рука Марии непроизвольно сжала поручни. Ее тело по инерции пролетело вперед, а затем вернулось, как мяч на конце эластичного шнура. Кит шел в ее сторону. Мария слегка оттолкнулась от пола и оказалась рядом с ним.

Кит вздрогнул. Она поздоровалась, и он пробормотал в ответ что-то невнятное.

— С «Беглецом» все в порядке, — сказала Мария.

Казалось он ищет кого-то взглядом. А может, он просто не хотел смотреть на нее.

— А со мной нет.

— Что ты имеешь в виду?!

— Марко все узнал, — он повернулся и впервые посмотрел на девушку. Его взгляд был холодным. — Больше не проси меня об одолжении, ладно?

— Извини, — она выдавила улыбку. — Я здесь с друзьями. Присоединишься к нам?

Кит покачал головой.

— Увидимся позже.

Он повернулся и отпрыгнул в сторону.

— Жаль, — сказала Мария. Он не отреагировал. Возможно, не слышал.

В туалете стоял резкий запах дезодорирующих средств и дешевой косметики проституток. Вытирая руки и разглядывая свое отражение в грязном зеркале, она вдруг сообразила, что наткнулась на Кита, когда тот выходил из публичного дома, и что он, скорее всего, шел от женщины и стыдился этого.

Неподходящий момент.

Спор Ву с официантом был прерван появлением буддистского миссионера, который положил брошюры на каждый стол, и чье выдворение — он прекрасно дрался посохом — потребовало внимания всего персонала. К тому времени, когда Мария вернулась за столик, Ву и его семья опять распевали во все горло, широко улыбаясь.

Пилоты способны музицировать везде, когда им этого хочется.

Мария присоединилась к ним. Мысли ее были заняты Китом, его странными манерами и холодным взглядом.

В голове Двенадцатого звучали сложные ритмы ударных. Чужие мысли бурлили у него в крови. Он висел посередине резервной рубки. Выключив свое звукозаписывающее устройство, он позволил урагану человеческих эмоций захватить его.

«Страсть». Люди были невероятно необузданными, слишком импульсивными, преувеличивающими важность своих эмоций. Их развлечения почти всегда были бесстыдным проявлением страсти, любви или желания, а иногда и более сложных мыслей, хотя выраженных с откровенной страстностью.

Некоторые музыкальные стили, в особенности стриф и дросс, оказались достаточно понятными, обрушивая на слушателей мощный поток простых повторяющихся ритмов. Они напоминали ритмы Возлюбленной, звучавшие во время сражений или тяжелой работы. Тема, конечно, была другой, но общую тенденцию Двенадцатый улавливал.

Отдельные произведения в стиле дросс были более сложными, их главная тема размыта, ослаблена — более поэтична, по заключению Двенадцатого. Поэзия представляла собой явление, которое Двенадцатый считал безнадежно глупым и определенно гибельным, созданным как будто для того, чтобы вызвать отклик посредством умелого обращения к тем уровням сознания, которые сами по себе скрыты и трудны для понимания… Двенадцатый подумал, что подобное воздействие может быть использовано коварным разумом, чтобы заразить мысли своих врагов.

Хуже всего обстояло дело с грустными балладами. Мелодии почти всегда были печальными, тема простая и понятная — обычно любовь или разлука — но концентрация эмоций чрезвычайно велика, а чувства выражены всегда в поэтической форме. Все это еще более углублялось, когда в ритм баллады вплеталась мелодия, которую Мария называла «ладино», и которую Двенадцатый был склонен рассматривать как несомненное зло. Мелодический рисунок «ладино» почти не просматривался, ритмы обрывались, темы сменялись одна другой… любое ритмическое построение исчезало прежде, чем слушатель успевал уловить его. Некоторые ритмы напоминали ритмы Возлюбленной, но если бы она попробовала передать своим слугам такое сообщение, то они ничего не поняли бы, и результатом явилось бы лишь замешательство и растерянность.

Любой из слуг Возлюбленной, подвергнувшись воздействию такого количества эмоций, сошел бы с ума. Двенадцатый спасался только тем, что пытался сконцентрироваться на указаниях Возлюбленной собирать информацию, учиться и оставаться объективным… Если ему придется действовать, а не оставаться просто свидетелем, он окажется совсем беспомощным.

Такое сосредоточение людей на своих чувствах он находил непристойным. Сами эмоции часто были неподходящими, насколько Двенадцатый мог разобраться в человеческих взаимоотношениях, и настойчивость певца в подчеркивании и важности своих чувств казалась ему эгоистичной сверх всякой меры.

Двенадцатый подумал, что когда-то давно человечество стало разобщено. Каждый индивидуум существовал теперь лишь как фрагмент, лишенный своей Возлюбленной, которая должна была направлять течение его жизни. Некоторые люди верили в богов, некоторые нет. Юби и Мария никогда не встречали бога. Было непостижимо, как человечество могло достичь современного уровня развития в таком хаосе чувств и мыслей… Может быть, боги сначала направляли людей, и потом бросили на произвол судьбы по какой-то непонятной причине?

Эта мысль поразила Двенадцатого, как удар грома. Возможно ли, чтобы Возлюбленная когда-нибудь перестала нуждаться в своих слугах и оставила их бродить в одиночестве, занявшись более важными делами? Двенадцатый вздрогнул от страха.

Нет. Он обязан верить Возлюбленной, быть ее наблюдателем здесь, на «Беглеце». Он не должен поддаваться панике и распространять свои предположения относительно человечества на священное и совершенное существо, являвшееся его собственным сердцем, средоточением его жизни.

Но мысль о человеческих богах, как приглушенная мелодия баллады, непрошенно поднималась в его мозгу. Его собственная миссия сталкивалась с трудностями. Хотя вторая часть божественного послания была достаточно понятна, первая смущала его. Вероятно, бог считал, что Двенадцатый знает о человечестве больше, чем это было на самом деле.

Бог винил себя в том, что случилось какое-то несчастье — это ясно. О природе этого несчастья ничего не говорилось — речь шла о «партиях» и «поставках» — но предупреждение бога относительно семьи де Соарес прозвучало достаточно понятно.

Возможно, в послании содержался скрытый смысл. Возможно, все это было одним из видов поэзии, попыткой воздействовать на подсознание Двенадцатого. Он с ужасом подумал, что его мозг мог быть разрушен хитрым человеческим богом.