Джефф Нун - Брошенные машины

– А еще что-нибудь? – спросил Павлин. – Что-то хорошее есть?

– Если даже и есть, я об этом не знаю.

– Слышишь, Бев?

– И что теперь? – спросила Хендерсон.

– Я вот о чем говорю. Эти парни в правительственных лабораториях, у них там «Просвета» немерено, может быть, у них в крови тоже течет эта холодная дрянь, как у одной нашей общей знакомой. – Павлин указал на Тапело.

– Какая холодная дрянь? – спросила Тапело.

– Ну такая. Холодная. Для объективного восприятия реальности. Я не знаю, что там у вас. Что-то, что убивает болезнь.

– Нет, все происходит не так.

– Да как бы там ни было. Я говорю о другом. Эти ребята, которые заседают в лабораториях… они же ничего не знают на самом деле. У них нет самого главного. Волшебства. А у нас оно есть. Они пытаются что-то делать, но при этом не представляют себе, что такое болезнь. Правильно, Бев?

– Абсолютно, – сказала Хендерсон. – Ой, смотрите, – сказала Тапело.

Там, у дороги, стоял молодой человек. Автостопщик. Тапело притормозила.

– Ни хрена, – сказала Хендерсон. – У нас нет места.

– Но ему так одиноко, – сказала Тапело. – Вы посмотрите.

– А что у него там написано? – спросил Павлин.

Мне пришлось сильно напрячься, чтобы сосредоточить внимание на парне, на кусочке картона у него в руках.

– Так что там написано? – спросила я.

– Ничего, – сказала Тапело. – Вообще ничего. Чистый лист.

– Ну что, девочка, все еще хочешь остановиться? – спросил Павлин. – Я в том смысле, что он молодой, симпатичный. Едет практически в никуда. В пустоту. А чего еще нужно молоденькой девочке?

– Останавливаться мы не будем, – сказала Тапело. Потом все замолчали, и я была этому рада. Я работала над своей книгой, записывала все сегодняшние события – вплоть до этой минуты.

– А Марлин все строчит и строчит, – сказала Хендерсон. – Тебе еще не надоело?

– Нет.

Но сейчас, когда я попыталась перечитать эти последние пару страниц, я не смогла понять и половины. То есть я разбирала слова, но не понимала их смысла. Обычно такое случалось лишь через несколько дней.

– Однажды я видел дорожный знак, – сказал Павлин. – Угадайте какой.

– И какой? – спросила Тапело.

– Опасная зона. Следите за знаками. Впереди будет знак «Поврежденная дорога».

– И чего?

– Ну, там и был знак. Впереди. Только испорченный.

– И что там было написано?

– Ну, он был испорчен. Слова расплывались. Ну, как обычно. Но я сумел прочитать, что там написано.

– Ага, давай дальше.

– Опасная зона. Следите за знаками. Впереди будет знак «Поврежденная дорога».

– Ты все выдумываешь.

– Я ничего не выдумываю. Вы дослушайте до конца.

– Дай-ка я догадаюсь. Там был еще один знак.

– Да, был. Все правильно.

– И?

– Что – и?

– Ты смог прочесть, что там написано?

– Ага. Это был очень четкий знак. Без повреждений.

– И там было написано…

– Не обращайте внимания на все предыдущие знаки.

– Господи Боже, – сказала Тапело. – И мне оно надо?

– Я не знаю. Тебе оно надо?

Дорога шла по равнине, плоской, пустынной и бесконечной. Мы проехали радиотелескоп, огромный купол которого был перевернут, чтобы вобрать в себя небо. Над ним колыхалось облако шума. А еще через несколько миль мы увидели что-то похожее на мираж.

– Что это? – спросил Павлин.

Синее переливчатое свечение над дорогой, жидкие волны воздуха, поднимавшегося от гудронированного шоссе. Перед нами была другая машина. Она проехала сквозь синее марево, которое как будто окутало автомобиль, а потом и мы сами въехали в этот странный мираж. Стало заметно теплее, и мы словно сбавили скорость, хотя на самом деле мы ее не сбавляли. Я слышала разные звуки: голоса, шелест дыхания – тихо-тихо, едва различимо. Хендерсон повернулась ко мне. Я не узнала ее лицо. Это было лицо незнакомки. Исчезло всякое ощущение движения. Как будто мы приподнялись над землей и зависли в воздухе, в зыбком дрожащем пространстве, а потом мы вдруг выехали наружу, уже с той стороны, и поехали дальше, опять на нормальной скорости, и после жаркого марева нам было даже прохладно, и лицо Хендерсон снова стало ее лицом.

– Что это было? – спросил Павлин. Тапело покачала головой:

– Не знаю.

– А куда делась эта, другая машина?

Дорога впереди – абсолютно прямая, без единого поворота. Но машины, которая ехала впереди, почему-то не видно.

– Блин, как-то здесь странно, – сказал Павлин. – Не нравится мне все это.

Мы поехали дальше. Я поняла, что не могу больше писать. После этого непонятного миража мне стало как-то нехорошо. Меня подташнивало. Слова кружились на бумаге.

– Ой, бля, – сказала Хендерсон. – Так ты?..

– Что там? – спросил Павлин.

– Господи.

– Что там?

– Зеркало.

– Эй, это мое, – сказала Тапело. – И не ройся, пожалуйста, у меня в сумке.

– Господи Боже, – сказала Хендерсон. – Я едва в него не посмотрелась.

– Положи мои вещи на место.

– А это что у тебя? Часы. Ну ни хрена себе.

– Я тебя предупреждаю.

– И сколько время? – спросил Павлин.

– А как я тебе посмотрю, сколько время?! Марлин… Хендерсон передала мне часы. Ее пальцы были как смазанное пятно, троящийся образ, наложение картинок.

– А это чего за книга? – сказала Хендерсон.

– Просто книга, – сказала Тапело. – Какие проблемы? Хендерсон нашла сумку Тапело на полу. Сперва она достала оттуда зеркало, потом – часы. А теперь – книгу. Ту самую, которую Тапело читала сегодня утром. Рассказы По. Хендерсон пролистала страницы.

– Не понимаю, зачем это надо. Книжки читать, все такое.

– А ты попробуй, а вдруг понравится.

– Осторожнее. Машина, – сказал Павлин.

Машина была впереди. Она ехала очень медленно. Маленький голубой автомобиль. Первый, который нам встретился после того миража. Вокруг творилось столько всего непонятного. Павлин прав, надо быть осторожнее. Тапело обогнала голубую машину, объехав ее по широкой дуге. Я попыталась рассмотреть водителя.

– Похоже, он в трансе, – сказала Хендерсон.

Руки водителя судорожно сжимали руль, а его голова медленно раскачивалась из стороны в сторону. Он повернулся и посмотрел в нашу сторону. Абсолютно пустое лицо, без всякого выражения.

– Вот, блин, дожили, – сказала Павлин. – Вообще-то такое следует запретить.

Обогнав голубую машину, мы поехали дальше.

– И все-таки что это было? – сказал Павлин.

– Жуть какая, – сказала Хендерсон. – Ну, эта книга. Нет, действительно жуткие вещи тут пишут.

– А что за книга? – спросил Павлин.

– Сердце-обличитель.

– Это такое название?

– Ага.

– Это что, про любовь? Как в любовном романе?

– Нет, это не про любовь.

– Знаешь, Бев, про любовь нет хороших историй. Есть только одна, которая про нас с тобой. Ты слушай меня. Я – твой любовный роман.