Кларинда - Когда листья станут золотыми

Мысли неслись по кругу. Невозможно… невозможно… Он ожидал чего угодно, но этого?

Тропинку все гуще обступал бурьян. Конечно, здесь же три месяца не ходили. Три месяца… «Почему же ты не дождался, всего три каких-то чертовых месяца?»

Черный пепел и обугленные головешки он заметил, когда они были уже почти под ногами. Молодая трава прорастала через пожарище. Фима испуганно отшатнулся, словно боясь увидеть обезображенные останки того, с кем когда-то сидел за одной партой. Справа был заболоченный пруд, Королев отошел влево, к молодым березам.

Три березы… три месяца… «Счастье твое, что в классе три Коли».

— Как же так? — спросил он вслух. Ответом была тишина. Собачьего лая от деревни не слышалось. Птицы не пели. Ни шума поезда, ни автомобильных гудков — ничего. Деревня издали выглядела нарисованной.

Тонкая серебристая ниточка свисала с ветки березы, на ней качался маленький паучок. А вот и паутина старого паука. Интересно, сколько живут березы? Будут они стоять здесь через сто лет? Эти совсем тоненькие. И листья, словно весной — ну, на одной слегка пожелтели.

Ветер сильнее качнул паутинку. Фима вскинул голову — в шелесте травы ему словно почудилась давно забытая мелодия, в золотистой листве — отблеск чьей-то улыбки, сияние нездешнего взгляда. Нет… Показалось.

Тишина оглушала. Он будто попал в заколдованный мир, где время остановилось. Казалось, кто-то усмехается за спиной — видишь это пожарище? Он должен был стать поэтом, а что с ним стало? Ты верил? Ты, дурачок, верил?

— Почему ты нас обманула? — закричал Фима, желая прогнать наваждение. Какая-то птица с криком сорвалась со стоящего на той стороне пруда дерева и, хлопая крыльями, полетела к деревне. Фима проводил ее взглядом. Нет, пора идти. Что толку…

Вдруг его окликнули сзади. Фима обернулся, мгновенно исполнившись какой-то безумной надежды, — но стоявший невдалеке человек был ему совсем незнаком. Это был мужчина средних лет в рабочей одежде.

— Вы звали кого-то?

— Что? Нет.

— А то мне показалось, что вы кому-то кричали.

Фиме стало стыдно за свой порыв. Но не расскажешь же совершенно незнакомому человеку…

— Друг у меня погиб тут, — буркнул он.

— Не может быть! Так вы приятель Колькин?

— Одноклассник бывший.

— Да, жаль. Очень жаль. Хороший был парень.

Фима ожидал, что после этих слов последует «хоть и спился», но незнакомец ничего такого не сказал, и Фима почувствовал к нему невольную симпатию. Собеседник продолжал:

— Добрый такой, безотказный. Только одинокий очень, я так понял, не было у него ради чего жить.

— А ради себя? — неожиданно возразил Фима. Незнакомец глядел на него, молча разминая в пальцах травинку. Фима быстро заговорил:

— Может, вы меня упрекаете… да я сам сейчас себя упрекаю. Но я ведь не родственник, никто, одноклассник просто. На работу к себе устроить его не мог, там образование нужно, да он и подвести мог, если бы сорвался. Он ведь сам хотел завязать, сюда уехал. Сначала вроде удалось, а в начале лета я письмо от него получил, он писал, что все нормально, да я по почерку все понял. Только сразу приехать не мог, дела разные, в Питер вот надо было. Неделю назад про клинику узнал хорошую, там же потом и санитаром можно было бы устроиться, когда вылечится. Приехал, и вот… Слишком поздно.

— Зря он сюда приехал, — вздохнул незнакомец. — Добро бы тут жизнь кипела. Летом хорошо, конечно, а зимой тяжело. Молодежь наоборот уезжает.

Фима кивнул.

— И работы нет.

— Ну, работу, если б у меня дело пошло, я бы ему потом предоставил. Я ведь тут рядом землю беру, надеюсь, дело пойдет. Дали землю наконец-то. Я в комитет обращался и в район, они говорят — если есть свободный участок, подавай заявку. Я подал, а председатель отказывает, опять посылает в комитет.

Фима слушал. Человеку хочется выговориться, что же, послушаем… В смысл он особо не вдумывался.

— … А у него же дензнаки в глазах вместо зрачков, я показал бы вам его дом, насколько он отличается от других домов, так отсюда он не виден. А тот хмырь почему-то передумал, ну он сегодня и говорит мне: ладно, подавай заявку…

«Эх, Колька, вот хороший человек — и тот уже про тебя забыл, мысли у него своим заняты. Как же так получилось… Впрочем, он тебе никто, свои дела у него…»

— Кстати, а где его похоронили, не знаете?

— Какое… а, да! — Собеседник слегка смутился, что увлекся и так долго говорил на интересующую его тему. — Кстати, тут просто мистика: тела-то не нашли!

— Так может, он не погиб?

— Да нет, к сожалению, собутыльники хорошо помнят, что он оставался в парилке. Очень крепко спал…

— Я ничего не понимаю. Так не милиция увезла тело?

— Милиция не нашла! Они приехали через сутки, это ведь случилось на День молодежи, они были заняты в районе.

— А свои? Те, с кем он был?

Незнакомец пренебрежительно махнул рукой.

— Да нет. Эта алкашня… Они же его живого не вытащили. И все равно для похорон требуется заключение врача и так далее.

— И что же милиция? А пожарные?

— Пожарных пока вызвали! До телефона-то долго идти. Я, кстати, только потом узнал, мы к родне уезжали. Так что могу всего не знать, просто сам рассуждаю — почти всю ночь за баней никто не наблюдал. Кто-то мог и забрать. Милиция придумала какое-то объяснение — охота им признаваться в своем косяке? И похороны были никому не нужны, не было здесь у него близких друзей, поэтому спустили на тормозах.

Фима поглядел в сторону деревни. С запада наползала туча, горизонт темнел. Некогда разбираться. Да и дурно становится при одной мысли, что кто-то ходил на пожарище в поисках страшной находки. Потом он еще приедет.

— Мне пора, — обернулся он к незнакомцу, — дождь пойдет, и я не доберусь до дороги. У меня еще одна только просьба будет. У вас у дома цветы растут?

— Ну, в принципе, да, жена разводит. Когда успевает.

— Так вы положите здесь букет, пожалуйста, я думал на могилу отнести, так могилы-то нет. Я заплачу, сколько надо будет, — Фима полез в карман за кошельком, но его собеседник решительно выставил ладонь вперед.

— Не нужно. Я и сам должен был это сделать. Цветы будут, у нас как раз такие хризантемы… Положу, не беспокойтесь!

— Спасибо! Я еще приеду сюда!

Махнув рукой на прощание, Фима почти бегом заспешил к машине. На ходу он вспоминал полученное в начале лета письмо — сохранил он тот конверт? Нет, кажется, выкинул. Так как же там было: «… Когда я думаю о тех событиях, о которых я просил тебя забыть и мне не напоминать (а сам думаю, видишь?), мне кажется, что это было не со мной, так как я оказался недостоин. Где-то говорилось, даже боги не могут менять прошлое. Ну так мое поменялось, ибо лучшего я и не заслуживал…»

Фима успел выехать на шоссе до того, как туча закрыла солнце. Впрочем, дождь передумал. В разрывах облаков сияло синее, как летом, небо. Дорога просматривалась до горизонта.