Кларинда - Когда листья станут золотыми

Тоннель, по которому проезжали грузы, был в ширину около метра. Слишком сильно раскачиваться не получалось. Длину тоннеля он так и не определил, да и черт с ним. Десять лет назад мальчик-подросток из спортивной секции одолел бы этот путь играючи. Месяц назад опустившийся и харкающий кровью алкаш не продержался бы на вытянутых руках и пары минут. Все же спасибо Алисе за новое здоровье… Ну вот, начали ныть ободранные ладони, а потом по болевым ощущениям их догнали локти, которые сводило судорогой, а там и шейные мышцы подоспели — мстили за то, что голову постоянно приходилось задирать. А тут еще пришла здравая, но запоздалая мысль, что на выходе из тоннеля может дежурить человек. Но здесь же все автоматизировано…

Потом судорогой стало сводить уже запястья. Несколько раз он закидывал ноги на перекладины спереди и переводил дух. Поручни располагались слишком близко к потолку, они создавали упор для ног, но повиснуть на коленях и тем разгрузить руки не получалось.

Да сколько же будет длиться этот тоннель? Сейчас он и под дулом бластера бы не вспомнил о конечной цели своего путешествия, в голове была одна мысль — когда же будет последняя перекладина? Глаза уже ничего вокруг не видели, он в очередной раз выбросил руку вперед и еле удержался — разжатая ладонь встретила пустоту. Он подумал, что промахнулся, и лишь через несколько секунд осознал — тоннель кончился. Он добрался до конечного пункта.

С транспортера он не слез — буквально свалился, попытавшись опереться ногой на край и в итоге оступившись. Грузы уезжали дальше по боковой ленте.

Впереди была приоткрытая дверь, за ней послышались людские голоса. Сил на то, чтобы отползти за стенку, не осталось. К счастью, работники космопорта внутрь не вошли — они просто проходили по коридору.

— Да с «Пегасом» все, там осталось очистку проверить, поэтому люк открыт, — говорил высокий молодой голос. — Это с «Эверестом» автоматика не справляется, потому что я не знаю, как надо обращаться с планетарными двигателями, чтобы…

— У них была авария, — перебил другой голос.

Разговор смолк в отдалении. Коля поднялся и вышел в коридор. Впереди был подъем на один пролет по лестнице, а за ним — распахнутая дверь, выходящая на поле космодрома.

Алиса только и выговорила:

— Ты?

— Ага, — виновато улыбнулся Герасимов, поднимаясь с пола. — Я в прошлый раз уже пытался полетать, но не вышло. Ну, со второго раза получилось.

— Ты хоть понимаешь, что натворил?

— Потом пойму, скажи пожалуйста, где тут у вас достопримечательности?

— Что тут тебе, экскурсия?

— Ну хорошо, где можно выйти?

— Выйти! — возмутилась Алиса. — Куда, в открытый космос?

— Черт! Открытым текстом: где здесь туалет?

— Справа по коридору, — сердито сказала Алиса.

Когда Коля вернулся, она даже не смотрела в его сторону.

— Алиса…

— Что «Алиса»? Ты понимаешь, что мы уже совершили Прыжок, и я не могу вернуться и высадить тебя на Землю?

— Ты очень рассердишься, если я скажу, что на это и рассчитывал?

— Рассчитывал он, скажите пожалуйста! А если бы что-то пошло не так, замерз бы или с голоду умер?

— Ты сама говорила, здесь автономная очистка воздуха и воды, плюс питание из оранжереи. Извини уж, но я подслушал.

— А куртку на складе взял? Как ты туда прошел?

— Никаких складов, сосед Михалыч, чудесный человек, прямо епископ с подсвечниками. Увидел, что я промок и одолжил. Счастье, что у него зонтика не было.

— Какой епископ?

— Мириэль, а что, ты не читала?

— Как ты нашел «Пегас»?

— Буквы я еще не забыл, про второй космодром помню, и к тому же Кир показывал мне модель корабля в первый день знакомства.

— Да как ты вообще прошел через систему сканирования?

— Я не прошел, я пролез над багажным транспортером. Там у вас перила какие-то натыканы. Зачем, кстати? На них ничего не висело.

— Это для мышей с Каштанки, они по правилам считались багажом, отец придумал для них такую транспортировку, — сказала Алиса, почти успокоившись. — Но погоди-ка, багажный тоннель построен в обход подземной моторной установки, там метров пятьдесят в длину!

— Да? А мне показалось, больше. Вот что значит не тренироваться.

— Покажи-ка руки, — скомандовала Алиса тоном, не предвещавшим ничего хорошего. Коля немедленно спрятал ладони за спину. Этот жест живо напомнил ей Кира, она почувствовала, что уже не сердится.

— Быстро показал руки. Ох уж эти мальчишки, готовы шею себе свернуть, лишь бы в космос полететь. Тебе сколько лет, пять или двадцать пять?

— Двадцать четыре пока…

— Незаметно. Ну так и есть, ободрал чуть не до кровавых мозолей. Пошли в медкаюту, обработаем.

— Да ерунда. Алиса, я ведь хотел сказать: прости меня. Я не знаю, чего с самого начала пургу нес. Спасибо тебе, большое спасибо, а вчера я вообще не знаю, почему взбесился, ты и не могла ничего нам ска…

— Господи, ты об этом. Все, проехали, я не сердилась никогда, пошли в каюту, я тебе руки обработаю и слой регенерации нанесу. Ты наверняка хватал всякую заразу.

Герасимов с интересом рассматривал свои ладони, покрытые тонким слоем белой мази.

— Это что?

— Это регенерация, у вас принцип откроют довольно скоро. [2] Подразумеваются, естественно, стволовые клетки. Ну что еще придумать-то? Правда, усовершенствуют не скоро.

— И что теперь?

— А все, к вечеру заживет. Ну или к утру. Здесь нет времени суток.

— О! — воодушевился Герасимов. — А в иллюминатор можно посмотреть?

— Да ну тебя совсем! Во-первых, мы еще в Прыжке, во-вторых, я тебя не простила.

— Ну вот, а говорила…

— Я не простила за то, что на корабль пролез, как неразумный дошколенок. Это опасно, ты понимаешь? Я же не на отдых собралась.

— Ну я догадываюсь, что ты ищешь этого своего Павла, сама же говорила, я ему жизнью обязан, пора вернуть должок.

— Коля, космос не прогулка по лесу!

— Алиса. Я потерял надежду, работу, здоровье, жилье, родных, друзей, а потом и жизнь. А, пять лет назад еще и родину до кучи. Последний репортаж, который я видел по телику перед отъездом в деревню, был о захвате роддома террористами, вот скажи, что еще на свете может хоть как-то меня испугать?

Алиса не смогла ничего ответить. Будто опять растеребили старую рану, ныл глубоко внутри нерв, который всегда заставлял ее переживать чужую боль, как свою.

— Знаешь что? — сказала она, наконец. — Утро вечера мудренее. Давай я тебя в каюту определю, в комнату отца или Зеленого. Там все есть. А заодно и переоденешься, а то, извини, пахнешь, как из спортзала.