Кордвейнер Смит - Инструментарий человечества [сборник litres]

– Огонь, – произнес Фемтиосекс.

Элейн почувствовало, как тело Охотника рядом с ней свела судорога. Он словно с силой напрягся. Сама она ощущала себя так же, как в тот день, когда ее разморозили и вытащили из адиабатического кокона, в котором она прибыла с Земли: живот свело, разум помутился, эмоции скачут туда-сюда.

Охотник прошептал:

– Я попытался дотянуться до ее сознания, чтобы облегчить смерть. Кто-то проник туда раньше меня. Я… не знаю, кто это.

Элейн смотрела.

Принесли огонь. Внезапно он коснулся масла, и Джоан вспыхнула, будто живой факел.

Сожжение С’джоан на Фомальгауте заняло совсем немного времени, но сохранилось в веках.

Фемтиосекс совершил чрезвычайную жестокость.

Он телепатически вторгся в ее разум и подавил его человеческую часть, оставив лишь примитивную собачью.

Джоан не стояла спокойно, как королева-мученица.

Она билась в языках пламени, которые лизали ее и карабкались по ней. Она выла и визжала от боли, как собака, как животное, чей мозг, каким бы изощренным он ни был, не в состоянии постичь бессмысленность человеческой жестокости.

Результат оказался прямо противоположным тому, на что рассчитывал лорд Фемтиосекс.

Толпа людей подалась вперед – не от любопытства, а от сострадания. Они избегали участков улицы, на которых лежали убитые недолюди: одни – в лужах собственной крови, другие – изломанные руками роботов, третьи – обратившиеся в груды ледяных кристаллов. Они обходили мертвецов, чтобы увидеть смерть, но не с глупой скукой людей, которые никогда не видели подобного зрелища; это было движение живых существ, инстинктивное и глубокое, к другому живому существу, страдающему и гибнущему.

Даже стражник, который удерживал Элейн и Охотника, стиснув Охотнику предплечье, – даже он машинально сделал несколько шагов вперед. Элейн оказалась в первом ряду зрителей, от непривычного, едкого запаха горящего масла ее нос дергался, завывания умирающей девушки-собаки прорывались сквозь барабанные перепонки прямо в мозг. Теперь Джоан извивалась и вращалась в огне, пытаясь увернуться от языков пламени, облегавших ее плотнее одежды. Тошнотворный, странный запах проник в толпу. Мало кто прежде ощущал вонь горящей плоти.

Джоан ахнула.

В последовавшие мгновения тишины Элейн услышала то, чего никак не ожидала услышать: плач взрослых людей. Мужчины и женщины всхлипывали, сами не зная почему.

Фемтиосекс возвышался над толпой, терзаемый провалом своего урока. Он не догадывался, что Охотник, убивший тысячи существ, совершал немыслимое преступление, подглядывая за разумом главы Инструментария.

Охотник шепнул Элейн:

– Через минуту я попробую. Она заслуживает лучшего, чем это…

Элейн не спросила, чем что. Она тоже плакала.

Толпа осознала, что какой-то солдат кричит. Им потребовалось несколько секунд, чтобы отвести взгляд от пылающей, гибнущей Джоан.

Это был самый обычный солдат. Быть может, именно он не смог связать Джоан, когда лорды приказали взять ее под стражу.

Теперь он кричал, неистово и безумно, грозя кулаком лорду Фемтиосексу:

– Ты лжец, ты трус, ты дурак, и я бросаю тебе вызов…

Лорд Фемтиосекс заметил солдата и услышал его слова. Очнувшись от глубокой задумчивости, он на удивление мягко спросил:

– Что ты имеешь в виду?

– Это сумасшедшее шоу! Нет никакой девчонки! И нет огня! Ничего нет! Ты вызвал галлюцинации у всех нас по какой-то личной жуткой причине, и за это я бросаю тебе вызов, ты, животное, дурак и трус.

В обычное время даже лорду пришлось бы принять вызов или решить дело рассудительными словами.

Но время было необычным.

Лорд Фемтиосекс произнес:

– Все это правда. Я никого не обманываю.

– Если это правда, Джоан, то я с тобой! – крикнул молодой солдат. Он выскочил перед струей масла, прежде чем другие солдаты успели ее выключить, а затем сиганул в огонь рядом с Джоан.

Ее волосы сгорели, но черты лица еще были различимы. Она перестала визжать по-собачьи. Фемтиосекс отвлекся. Она одарила солдата, который вспыхнул, добровольно встав рядом с ней, нежнейшей и женственнейшей из улыбок. Потом нахмурилась, словно должна была что-то вспомнить, несмотря на окружавшие ее боль и ужас.

– Сейчас! – прошептал Охотник. И внезапно атаковал лорда Фемтиосекса, как атаковал чужие, туземные разумы Фомальгаута III.

Толпа не понимала, что случилось с лордом Фемтиосексом. Он струсил? Или сошел с ума? (На самом деле Охотник, используя всю силу своего сознания без остатка, сошелся с Фемтиосексом в небесной схватке; они оба были крылатыми тварями-самцами, отчаянно певшими прекрасной самке, которая пряталась на земле далеко, далеко внизу.)

Джоан была свободна – и знала это.

Она отправила свое послание. Оно ворвалось в разумы Охотника и Фемтиосекса, захлестнуло Элейн, заставило даже Физи, главу птиц, тихо выдохнуть. Она крикнула так громко, что час спустя Калму наводнили сообщения из других городов, жители которых спрашивали, что случилось. Ее послание было цельным, не разбитым на слова. Но словами его можно было выразить так:

– Возлюбленные мои, вы меня убиваете. Такова моя судьба. Я несу любовь – а любовь должна умереть, чтобы жить. Любовь ничего не требует, ничего не совершает. Любовь ни о чем не думает. Любить – это знать самого себя и всех других людей и существ. Знать – и радоваться. Мои дорогие, я умираю за всех вас…

Она в последний раз открыла глаза, открыла рот, вдохнула голое пламя и обмякла. Солдат, державшийся, пока горели его одежда и плоть, выбежал из огня, пылая, к своему отряду. Выстрел остановил его, и он рухнул на землю.

Людской плач слышался на улицах. Недолюди, ручные и лицензированные, беззастенчиво стояли среди людей и тоже плакали.

Лорд Фемтиосекс устало повернулся к своим коллегам.

Лицо госпожи Гороке застыло в гротескной маске скорби.

Он обратился к госпоже Арабелле Андервуд:

– Судя по всему, я где-то ошибся, моя госпожа. Прошу вас, возьмите командование на себя.

Госпожа Арабелла поднялась и приказала Физи:

– Погасите огонь.

Она оглядела толпу. Ее жесткие, искренние севстралийские черты ничего не выдавали. Элейн поежилась, представив целую планету таких людей: сильных, упрямых и умных.

– Все кончено, – произнесла госпожа Арабелла. – Люди, расходитесь. Роботы, приберите здесь. Недолюди, за работу.

Она посмотрела на Элейн и Охотника.

– Я знаю, кто вы такие, и догадываюсь, что вы сделали. Солдаты, уведите их.

Тело Джоан почернело от огня. Лицо больше не походило на человеческое; последний выброс пламени поразил нос и глаза. Ее юные, девичьи груди с душераздирающим бесстыдством свидетельствовали о том, что когда-то она была молодой девушкой. Теперь она была мертвой, просто мертвой.