Кордвейнер Смит - Инструментарий человечества [сборник litres]

Будь она недочеловеком, солдаты бросили бы ее в ящик. Вместо этого они отдали ей воинские почести, как одному из своих товарищей или важному гражданскому лицу во время катастрофы. Они достали носилки, положили на них обугленное тельце и накрыли его своим флагом. Никто не приказывал им так поступить.

Один из них повел отряд по дороге к Уотерроку, где располагались армейские службы и казармы. Элейн увидела, что он тоже плакал.

Она хотела было спросить солдата, что он об этом думает, но Охотник качнул головой, останавливая ее. Позже он сказал ей, что солдата могли наказать за разговор с ними.

Когда они добрались до канцелярии, госпожа Гороке уже была там.

Госпожа Гороке уже там…В последовавшие недели это стало кошмаром. Она справилась со своей скорбью и занялась расследованием дела Элейн и С’Джоан.

Госпожа Гороке уже там… Она ждала, пока они спали. Ее образ – а может, она сама – присутствовал на всех бесконечных допросах. Особенно ее интересовала случайная встреча покойной госпожи Панк Ашаш, неуместной ведьмы Элейн и неприспособленного человека Охотника.

Госпожа Гороке уже там… Она спрашивала обо всем, но сама не говорила ничего.

За исключением одного случая.

Однажды она взорвалась, это был яростный всплеск после бесконечных часов формальной, официальной работы.

– Все равно ваши сознания очистят, когда мы закончим, так что не имеет значения, сколько вы знаете. Вам известно, что это потрясло меня – меня! – до самых основ всего, во что я верю?

Они покачали головами.

– У меня будет ребенок, и я возвращаюсь на Родину человечества, чтобы родить его. И генетическое кодирование я осуществлю сама. Я назову его Жестокость, чтобы он помнил, откуда взялся и почему. И он – или его сын, или сын его сына – вернет в мир справедливость и раскроет тайну недолюдей. Что вы об этом думаете? Хотя не думайте. Вас это не касается, и я все равно так поступлю.

Они сочувственно посмотрели на нее – но были слишком поглощены проблемой собственного выживания, чтобы одарить ее должным состраданием или советом. Тело Джоан измельчили и развеяли по ветру, потому что госпожа Гороке опасалась: вдруг недолюди сделают из него объект поклонения ? Ей самой хотелось так поступить, и она понимала, что если подобный соблазн возник у нее, то у недолюдей возникнет и подавно.

Элейн так и не узнала, что произошло с телами всех прочих, кто под предводительством Джоан из животного стал человеком и принял участие в безумном, глупом походе из Туннеля Энглока в Верхнюю Калму. Был ли этот поход действительно безумным? Или глупым? Оставшись внизу, они, быть может, прожили бы еще несколько дней, или месяцев, или лет, но рано или поздно роботы отыскали бы их и уничтожили, как вредителей, которыми они по сути и являлись. Быть может, выбранная ими смерть была лучше. Ведь сказала же Джоан: «Миссия жизни в том, чтобы постоянно искать нечто лучшее, а потом пытаться обменять саму себя на этот смысл».

Наконец госпожа Гороке вызвала их обоих и сказала:

– Прощайте, вы оба. Глупо прощаться, ведь час спустя вы не вспомните ни меня, ни Джоан. Ваша работа здесь окончена. Я подыскала для вас милое занятие. Вам не придется жить в городе. Вы будете следить за погодой, бродить по холмам и наблюдать за едва заметными изменениями, которые машины не успевают обработать достаточно быстро. Всю свою жизнь вы проведете в совместных прогулках, пикниках и походах. Я велела лаборантам быть крайне осторожными, поскольку вы сильно влюблены друг в друга. Я хочу, чтобы после изменения ваших синапсов эта любовь осталась с вами.

Они опустились на колени и поцеловали ей руку. Больше они никогда сознательно с ней не встречались. В последовавшие годы они иногда видели светский орнитоптер, мягко паривший над их лагерем; из машины выглядывала элегантная женщина. У них не сохранилось воспоминаний, чтобы понять: это госпожа Гороке, исцелившаяся от безумия, наблюдает за ними.

Их новая жизнь стала последней.

От Джоан и Желто-коричневого коридора не осталось ничего.

Оба очень сочувствовали животным, но для этого не требовалось участвовать в безумной политической игре милой мертвой госпожи Панк Ашаш.

Имело место одно странное событие. Недочеловек-слон работал в небольшой долине, создавая изысканный сад камней для какого-то важного чиновника из Инструментария, который впоследствии мог пожелать навещать этот сад пару раз в год. Элейн была занята погодой, а Охотник забыл, что когда-то охотился, и потому никто из них не попытался заглянуть в разум недочеловека. Он был настоящим гигантом, на грани максимально допустимого размера – в пять раз крупнее человека. Иногда он дружелюбно им улыбался.

Как-то вечером он принес им фрукты. И какие! Редкие инопланетные виды, которых простые люди вроде них не добились бы и за год прошений. Он улыбнулся широкой, застенчивой слоновьей улыбкой, опустил фрукты на землю и собрался уходить.

– Подожди! – воскликнула Элейн. – Почему ты принес нам это? Почему нам?

– Из-за Джоан, – ответил человек-слон.

– Кто такая Джоан? – спросил Охотник.

Человек-слон сочувственно посмотрел на них.

– Ничего страшного. Вы ее не помните, но я помню.

– Но что сделала Джоан? – спросила Элейн.

– Она любила вас. Она любила нас всех, – ответил человек-слон и быстро развернулся, чтобы больше ничего не говорить. С ловкостью, невероятной для столь массивного существа, он стремительно вскарабкался на красивые суровые скалы и скрылся из виду.

– Хотела бы я ее знать, – сказала Элейн. – Похоже, она была очень милой.

В том году родился человек, которому предстояло стать первым лордом Жестокость.

Были планеты Дугласа-Оуяна, которые вращались вокруг своего солнца единым кластером, скользя по одной орбите, не похожие ни на одну другую известную планету. Были джентльмены-самоубийцы на Старой Земле, которые рисковали жизнью – хуже того, рисковали вещами более ценными, чем их жизнь – ради геофизики, неведомой настоящим людям. Были девушки, которые влюблялись в таких мужчин, какой бы суровой и жуткой ни была их личная участь. Был Инструментарий, который постоянно трудился, чтобы человек остался человеком. И были граждане, которые гуляли по бульварам до Переоткрытия Человека. Граждане были счастливы. Это была их обязанность. Если их заставали печальными, то утихомиривали, и одурманивали, и исправляли, пока они вновь не становились счастливыми.