Кордвейнер Смит - Инструментарий человечества [сборник litres]

Тяжело дыша, Сто Один прислонился к стене и со свистящим хрипом произнес:

– Эти шепоты нельзя не услышать. Неужели вы не слышите пятинотный такт конгогогелия, вновь творящего свою сумасшедшую музыку? Вслушайтесь в слова. Это очередной пентапол. Глупые, бесплотные слова, которым музыка дала плоть, и кровь, и внутренности. Вот, слушайте.

– Их вы тоже не слышали?

– Могу ли я воспользоваться радио и посоветоваться с земной поверхностью? – спросил один из роботов.

– Посоветоваться! Посоветоваться! К чему нам советы? Это Зона , еще час бега – и вы окажетесь в сердце Округа.

Он взобрался в паланкин и скомандовал:

– Бегите, парни, бегите! Еще не больше трех-четырех километров по этому каменному садку. Я вас проведу. Если я перестану давать указания, можете поднять мое тело обратно на поверхность, чтобы мне устроили роскошные похороны и запустили меня в ракете-гробу на орбиту без возврата. Вам не о чем тревожиться. Ведь вы машины, и ничего больше, верно? Верно? – Под конец его голос сорвался на визг.

– Ничего больше, – сказал Флавий.

– Ничего больше, – сказал Ливий. – И все же…

– И все же что? – пожелал знать лорд Сто Один.

– И все же, – ответил Ливий, – Я знаю, что я машина, и знаю, что испытывал чувства, лишь когда был живым человеком. Иногда я гадаю, не зайдете ли вы, люди, слишком далеко. Слишком далеко с нами, роботами. И, быть может, с недолюдьми. Когда-то все было просто: каждое умевшее говорить существо считалось человеком, а каждое не умевшее – нет. Быть может, ваш конец близок.

– Если бы ты сказал это на поверхности, – мрачно произнес лорд Сто Один, – твою голову могли бы выжечь встроенным магниевым факелом. Ты ведь понимаешь, что за вами следят на предмет противозаконных мыслей.

– Конечно, понимаю, – ответил Ливий, – и понимаю, что умер как человек, раз теперь существую в виде робота. Очевидно, смерть не повредила мне тогда, а значит, вероятно, не повредит и в следующий раз. Однако в действительности все это не имеет значения, когда проникаешь в такие глубины Земли. В таких глубинах все меняется. Я не подозревал, что нутро мира окажется столь большим и тошнотворным.

– Дело не в том, как глубоко мы находимся, – раздраженно возразил лорд, – а в том, где мы находимся. Это Зона, где все законы отменены, а далеко внизу лежит Округ, где никогда не было законов. Теперь поторопитесь. Я хочу взглянуть на этого странного музыканта с лицом Эхнатона и хочу поговорить с поклоняющейся ему девушкой, Сантуной. Бегите осторожно. Немного выше и левее. Если я усну, не тревожьтесь. И не останавливайтесь. Я проснусь, когда мы приблизимся к музыке конгогелия. Если я слышу ее сейчас, на таком расстоянии, представьте, на что она будет похожа, когда вы окажетесь рядом!

Он откинулся на спинку паланкина. Роботы взялись за шесты и побежали туда, куда им велели.

Они бежали более часа, иногда притормаживая, чтобы преодолеть текущие трубы или разрушенные пешеходные мостики; когда свет стал слишком ярким, им пришлось достать из сумок солнцезащитные очки, которые смотрелись крайне странно под римскими шлемами двух полностью снаряженных легионеров. (Разумеется, еще более странным являлось то, что глаза у них были вовсе не глазами; они напоминали белые мраморные шарики, плавающие в маленьких чашах с блестящими чернилами и глядящие на мир зловеще-туманным взглядом.) Роботы посмотрели на своего хозяина; тот не пошевелился, и они скрутили край его одеяния в плотную повязку, чтобы защитить ему глаза от яркого света.

В новом свете желтые лампочки коридора стали незаметны. Казалось, будто северное сияние сжали и направили в коридор в подвале давным-давно заброшенного отеля. Роботы не знали природы этого света, но он пульсировал тактами из пяти вспышек.

Музыка и огни стали слишком навязчивыми даже для двух роботов, которые шагали или трусили вниз, к центру мира. Должно быть, вентиляционная система была очень мощной, поскольку внутренний жар Земли не ощущался даже на такой глубине. Флавий не знал, сколько километров отделяют их от поверхности. Он понимал, что это незначительная величина с точки зрения планетарных расстояний – но весьма внушительная для обычной прогулки.

Внезапно лорд Сто Один сел в паланкине. Когда роботы сбавили шаг, он сердито сказал:

– Идите, идите. Я собираюсь завести себя. Мне хватит на это сил.

Он достал манекена-мэээ и осмотрел его в свете миниатюрного северного сияния, разлившегося по коридору. Манекен прошел смену цветов и диагнозов. Лорд был удовлетворен. Твердыми старыми пальцами он приставил острие ножа к собственному затылку и еще больше повысил выработку жизненной энергии.

Роботы сделали то, что им велели.

Огни сводили с ума. Иногда тяжело было даже просто передвигать ноги. С трудом верилось, что десятки или сотни, а то и тысячи человеческих существ преодолели эти неизведанные коридоры в поисках сокровенных рубежей Округа, где было дозволено все. Однако роботы были вынуждены верить. Они сами уже бывали здесь – и едва помнили, как отыскали дорогу в прошлый раз.

А музыка! Она обрушилась на них со всей силой. Такты из пяти нот, вызванивающие тона пентапола, стихотворной формы из пяти слов, которую несколько веков назад придумал безумный кот-менестрель К’пол, играя на своей к’лютне. Сама эта форма подчеркивала и усиливала кошачью резкость в сочетании с человеческим душераздирающим интеллектом. Неудивительно, что люди стремились сюда.

Во всей истории человечества не было деяния, которое нельзя было свершить благодаря одной из мощнейших сил человеческого духа: религиозной веры, мстительного тщеславия и чистейшего порока. Здесь ради порока люди открыли неведомые глубины и нашли им сумасшедшее, отвратительное применение. Их призвала музыка.

Эта музыка была особой. Теперь она поступала к Сто Одному и его легионерам двумя совершенно разными способами: вибрацией сплошной скалы и эхом, разносимым темным, тяжелым воздухом в лабиринте коридоров.

Огни в коридоре по-прежнему были желтыми, но электромагнитная иллюминация, вторившая музыке, затмевала обычный свет. Музыка правила всем, задавала все темпы, сзывала к себе всю жизнь. Это была песня, которой роботы не заметили в свой прошлый визит.

Даже лорд Сто Один, много где побывавший и многое повидавший, никогда прежде такого не слышал.

Это звучало так.

Напор, перебор и плавный повтор нот, лившихся из конгогелия – металла, не предназначенного для музыки, материи и антиматерии, заключенной в тонкую магнитную решетку, чтобы отгонять опасности открытого космоса. Теперь его кусок лежал глубоко в теле Старой Земли, отсчитывая собственные странные ритмы. Восход, полет и жаркий приход музыки, пульсировавшей в живой скале, аккомпанировавшей себе разносимым по воздуху эхом. Обняв, презрев любовный напев, что стонал и стенал в тяжелом камне.