Роберт Силверберг - Избранные произведения. II том

Контролер не мог понять, зачем дельфинам имена, Лизбет понимала — она была великолепным специалистом, — и, поскольку в ее обязанности теперь входило подружиться с нами, она с ходу дала нам имена. Так я был наречен Измаилом. Это было, как она мне сказала, имя человека, который ушел в море, пережил там множество удивительных приключений и записал их все на пленку, которую прослушивал всякий исследователь китообразных. Я прослушал рассказ Измаила — того, другого Измаила — и согласился, что это замечательный труд. Для человеческого существа он довольно проницательно разгадывал повадки китов, вообще-то глупых созданий, которых я не слишком-то уважаю. Я горд, что ношу имя Измаила.

Дав каждому из нас имя, Лизбет прыгнула в море и поплыла с нами. Должен сказать, что большинство из нас испытывает к вам, людям, нечто вроде презрения из-за того, что вы такие плохие пловцы. Я никогда не позволял себе насмешек, что объясняется моим выходящим за обычные пределы уровнем развития и большим, чем у остальных, сочувствием к вам. Я восхищаюсь тем усердием и энергией, которые вы демонстрируете при плавании. Я вижу, что вы преуспеваете в этом, принимая во внимание все, что вам мешает. Как я всегда говорю своим, вы достигли больших успехов в воде, чем мы достигли бы на суше. Лизбет, во всяком случае, плавала хорошо (по человеческим меркам), и мы терпеливо соразмеряли свой ход с ее. Мы немного порезвились в воде. Потом она схватила меня за спинной плавник и попросила:

— Покатай меня, Измаил!

Я и сейчас дрожу, вспоминая соприкосновения наших тел. Она села на меня верхом, ее ноги крепко сжали мои бока, и я рванулся почти на полной скорости, вымахнув высоко над водой. Ее смех был свидетельством ее радости, и я снова и снова бросал свое тело в воздух. Это была демонстрация чисто физических возможностей, и здесь не было места моим необычным умственным способностям. Я, если хотите, просто показывал себя — дельфина. Лизбет была в восторге. Когда я нырнул, опуская ее в такую глубину, что она могла испугаться большого давления, она не ослабила свою хватку и не выказала тревоги. Когда мы вылетели на поверхность, она закричала и засмеялась.

Даже в качестве обычного животного я сумел потрясти ее воображение. Я достаточно знаю людей, чтобы объяснить для себя то возбужденное оживление, которое не сходило с ее лица, пока я нес ее к берегу. Теперь я должен был продемонстрировать ей свои высшие достоинства, показать, что по сравнению с другими дельфинами я необычайно быстро учусь и обладаю необычными способностями к познанию окружающего мира.

Я уже влюбился в нее.

В последующие недели мы много разговаривали. Я ничуть не польщу себе, если скажу, что она быстро поняла мою необычность. Мой словарный запас, который был уже достаточно велик, когда она только что появилась на станции, быстро расширялся благодаря присутствию Лизбет. Я учился у нее; она открыла мне доступ к кассетам, которые не придет в голову прослушивать ни одному дельфину. Я расширил свой кругозор настолько, что это удивляло меня самого. За очень короткий срок я достиг всего, что знаю сейчас. Я думаю, вы согласитесь, что я могу объясняться даже более последовательно, чем многие человеческие существа. Я надеюсь, что компьютер, делая перезапись моих воспоминаний, не исказит их, вставляя ненужные знаки препинания или допуская неправильное написание слов, которые я произношу.

Моя любовь к Лизбет становилась все глубже и богаче. Я впервые познал ревность, увидев ее бегущей с энергостанции по берегу с доктором Мэдисоном рука в руке. Я познал гнев, услыхав бесстыдные и вульгарные замечания самцов-людей вслед проходящей мимо Лизбет. Очарование ею заставило меня изучить многие стороны человеческой жизни. Я не рискнул заговаривать с ней о подобных вещах, но от персонала станции мне удалось узнать об определенных аспектах феноменального человеческого понятия «любовь». Я также выяснил значения вульгарных слов, произносимых мужчинами за ее спиной: большинство из них говорило о желании вступить с Лизбет в брак (как правило, временный). Были здесь и восторженные описания ее молочных желез (интересно, почему это люда постоянно помнят, что они млекопитающие?) и даже округлой области сзади, как раз над тем местом, где ее тело разделялось на две нижние конечности. Соглашусь, что эта область привлекала и меня. Мне кажется таким непривычным, что чье-то тело может расщепляться посредине!

Я никогда в открытую не заявлял о своих чувствах к Лизбет. Я старался медленно подвести ее к понятию того, что я люблю ее. Как только она сама обо всем догадается, думал я, мы сможем вместе начать планировать наше будущее.

Как я был наивен!

Мужской голос произнес:

— Черт возьми, как ты собираешься подкупить дельфина?

Другой голос, более глубокий и более культурный, ответил:

— Предоставьте это мне.

— Что ты дашь ему? Десять цистерн сардин?

— Это необычный дельфин. Даже особенный. Он образован. С ним можно договориться.

Они не знали, что я слышу их. Я покачивался у поверхности бассейна, отдыхая. У меня был перерыв. У нас, дельфинов, тонкий слух, и я не исключение. Я почувствовал, что что-то не так, но остался на месте и притворился, что ни о чем не подозреваю.

— Измаил! — позвал первый. — Это ты, Измаил?

Я поднялся на поверхность и подплыл к краю бассейна. Там стояли трое мужчин. Один из них был техник станции, двух других я раньше не видел. Тела их были закрыты с ног до головы, из чего было видно, что они здесь чужие. Техника я презирал, потому что он был одним из тех, кто отпускал вульгарные замечания относительно молочных желез Лизбет.

Он произнес:

— Поглядите на него, джентльмены. Кожа да кости! Жертва эксплуатации!

Мне же он сказал:

— Измаил, эти джентльмены — из Лиги противников жестокого обращения с разумными видами. Слыхал о такой?

— Нет, — ответил я.

— Они стараются положить конец эксплуатации дельфинов, преступному использованию рабского труда еще одного по-настоящему разумного вида на нашей планете. Они хотят тебе помочь.

— Я не раб. Я получаю компенсацию за свою работу.

— Кучку тухлой рыбешки! — сказал застегнутый на все пуговицы человек слева от техника. — Тебя эксплуатируют, Измаил! Тебе дали опасную, грязную работу и платят жалкие гроши!

Потом вмешался его товарищ:

— Это надо прекратить. Мы хотим заявить всему миру, что век дельфинов-рабов кончился. Помоги нам, Измаил. Помоги нам, поможешь себе!

Нечего и говорить, что мне не понравились их намерения. Будь на моем месте более ограниченный дельфин, он заявил бы об этом сразу и расстроил бы их планы. Но я решил схитрить и спросил: