Роберт Силверберг - Избранные произведения. I том

Халид вырезал статуэтку из куска мыла в загроможденном вещами углу, который служил ему студией, когда вошел Литвак.

— Складывайте вещички, парни. Нас снова переводят.

В их группе свежие новости всегда приносил Литвак. У него единственного был имплантат, и он умел с помощью домашнего телефона выуживать информацию из сети Пришельцев. В их группе он был, так сказать, боргманном наоборот — не работал на Пришельцев, а шпионил за ними. Миниатюрный израильтянин со странной треугольной головой, очень широкой в области лба и резко сужающейся к маленькому острому подбородку.

Очень своеобразная голова. Халид несколько раз делал его скульптурный портрет.

Халид продолжал работать. Он вырезал миниатюрную фигурку Парвати, индуистской богини: сужающийся кверху головной убор, огромные груди, общее впечатление полной отрешенности. Недавно он вырезал весь пантеон индусских богов и богинь, после того как Литвак откопал в каком-то давно забытом архиве Сети их фотографии. Кришна, Шива, Ганеша, Вишну, Брахма — всех. Аисса, скорее всего, не одобрила бы, что он вырезает статуэтки индуистских богов и богинь, — по ее понятиям, добрый мусульманин вообще не должен создавать никаких изображений, — но с тех пор, как он в последний раз видел Аиссу, прошло уже семь лет. Для него Аисса стала древней историей, почти как Кришна, Шива, Вишну или Ричи Бек. Теперь Халид вырос и делал то, что ему хочется.

С другого конца комнаты послышался голос болгарина по имени Димитра:

— Как думаешь, нас разделят?

— Аты что себе вообразил, болван? — резко сказал Литвак. — Думаешь, мы произвели на них такое впечатление, что они оставят нас вместе на всю оставшуюся жизнь?

В этом секторе лагеря для перемещенных лиц их было восемь человек, пятеро мужчин и три женщины, — все они оказались вместе исключительно по методу «тыка», который Пришельцы, по-видимому, предпочитали. На сегодняшний день они провели вместе уже четырнадцать месяцев — самый долгий период, в течение которого Халид оставался с какой-либо группой перемещенных лиц. Лагерь находился где-то на побережье Турции — «чуть севернее Бодрума», как сказал Литвак, хотя Халид понятия не имел, ни где этот Бодрум, ни даже где сама Турция, если уж на то пошло. Приятное местечко: большую часть года тепло и солнечно, высохшие коричневые холмы на прибрежной равнине, прекрасный голубой океан и мелкие островки недалеко от берега. До этого Халид провел одиннадцать месяцев в центральной Испании, семь или восемь — в Австрии и что-то около года в Норвегии, а еще раньше… Ну, он уже и не помнил, где был раньше. Пришельцы предпочитали, чтобы их пленники не засиживались на одном месте.

Он уже очень давно не встречался ни с кем из Солсбери. Большого значения для него это не имело, поскольку единственными жителями Солсбери, которые его волновали, были Аисса и старый Искандер Мустафа Али. Он понятия не имел, где сейчас Аисса, а Искандер Мустафа Али наверняка уже мертв. Вначале, в лагере под Портсмутом, большинство других пленников были из Солсбери или из соседних городков, но к настоящему времени, сменив пять или шесть — а может, уже и все семь? — лагерей, он оказался в обществе людей, среди которых не было даже ни одного англичанина. Похоже, тут находились люди со всего мира, которые так или иначе «огорчили» Пришельцев, за что теперь их и перекидывали из одного лагеря в другой.

В группе Халида кроме Литвака и Димитра были еще Франсина Вебстер из Канады, мужчина из Польши с труднопроизносимым именем Кжиштоф, вечно мрачная ирландская девушка Карлотта, Женевьева из южной Франции и невысокий темнокожий человек откуда-то из Северной Африки, чье имя Халид так и не сумел разобрать, да, по правде говоря, и не пытался. Этот североафриканец говорил только по-французски и по-арабски; все остальные в группе говорили по-английски — одни лучше, другие хуже, и Женевьева в случае необходимости переводила североафриканцу.

Халид мало интересовался своими товарищами по группе, поскольку знал, что все эти связи наверняка окажутся временными. Он находил нервного маленького Литвака забавным, ему нравилась компания сердечного, с мягким юмором Кжиштофа и по-матерински теплой Франсины Вебстер. До остальных ему не было дела. Несколько раз он по случаю переспал с Франсиной и Женевьевой. Понятие уединения и чувство индивидуальных границ в этих лагерях утрачивали всякий смысл, и почти все в группе время от времени спали почти со всеми, а за годы плена Халид обнаружил, что тоже не лишен сексуальных потребностей. Но эта сторона жизни особого значения для него не имела — всего лишь чисто физическая разрядка, больше ничего.

Он продолжал работу над скульптурой, никак не комментируя сообщение об их отправке. И три дня спустя, как и предсказывал Литвак, им было приказано явиться в комнату 107 административного корпуса лагеря. В комнате 107, представляющей собой большой зал, почти пустой, если не считать книжного шкафа и трехногого кресла, их оставили одних примерно на час, после чего туда вошел человек, спросил их имена и, сверяясь с бумажкой, бесцеремонно приказал:

— Ты, ты и ты — комната 103. Ты и ты — комната 106. Ты, ты, ты — комната 109. И пошевеливайтесь.

Халида, Кжиштофа и североафриканца направили в комнату 109. Они тут же зашагали туда. Даже не осталось времени попрощаться с остальными, хотя все знали, что расстаются навсегда.

Комната 109, странным образом находившаяся далеко от комнаты 107, оказалась значительно меньше, но была меблирована в том же духе. На одной стене висела рама, но без картины; на полу у противоположной стены стояла большая зеленая керамическая ваза, но без цветов; у дальней стены возвышался голый письменный стол. За ним сидела крошечная круглолицая женщина, на вид лет шестидесяти. Ее темные, широко расставленные глаза странно поблескивали, а в черных волосах тут и там видны были густые белые пряди — словно вспышки молний во мраке ночи.

Глядя на лежащую перед ней бумагу, она сказала, обращаясь к поляку:

— Ты — Кр… Крж… Кжиж… Криж…

У нее никак не получалось выговорить его имя, но это, казалось, не столько рассердило ее, сколько позабавило.

— Кжиштоф, — сказал он. — Кжиштоф Михалски.

— Михалски, да. Ну-ка, повтори еще раз имя.

— Кжиштоф.

— Ага, Кристоф. Вот теперь до меня дошло. Все правильно: Кристоф Михалски. Польское имя, верно? — она усмехнулась. — Повторять на слух гораздо легче, чем читать. — Халида удивила ее разговорчивость — большинство квислингов-бюрократов вели себя холодно и грубо. Однако в ее речи ему почудился американский акцент; может, американцы все такие? — А кто из вас Халид Халим Бек?