Сергей Михайлов - Пост

Поесть действительно надо. С тех пор, как ранним утром мы вошли в пригород Славина, мы не останавливались и не ели. А сейчас уже часа четыре.

Я растолкал ногами мусор, потом снял рюкзак, и аккуратно положил его, расстегнул основную молнию и улыбнулся бесстрастно глядевшему на меня Ивану Ивановичу.

- Вылазь, брат, знакомься с местным жителем.

Я взял ребенка на руки и повернулся к парню.

- Тебя как зовут?

Тот подтянул отпавшую челюсть и автоматически прошептал:

- Рваный.

Похоже, он напрочь забыл и об испуге, и об Ольге, и вообще обо всех нас. И так огромные его глаза, стали еще больше - он, не отрываясь, смотрел на ребенка.

- А ребенок живой? - опять прошептал Рваный.

- Живой, - ответил я, а про себя подумал, живой-то он точно, но вот ребенок ли?

- Знакомься, его зовут Ваня. Ваня, это Рваный.

В разговор вступила Ольга.

- А у тебя нормальное имя есть? Рваный это же кличка?

При звуке её голоса он опять дернулся, словно все страхи вернулись к нему, однако пересилил себя и тихо ответил:

- Есть.

Потом еще тише прошептал.

- Рома.

Мы - я, Ольга и Ромка-Рваный сидели вокруг 'стола' - положенной на расколотые кирпичи, настоящей столешницы. Я нашел её в другой квартире. Илья есть с нами отказался, взял кусок мяса, и ушел в другую комнату - кому-то надо следить за улицей. Как оказалось, город совсем не вымерший. Рядом с Ольгой, на поролоновом походном матрасе - тоже трофейном - лежал Иван Иванович. Он, как всегда, был спокоен и флегматичен, лишь иногда посматривал на Ромку. У меня было ощущение, что он оценивает нашего нового компаньона.

На столе лежали наши припасы - вареное холодное мясо, тонкие, чуть подгоревшие лепешки и в котелке горячий настоящий чай. Всем этим мы разжились в последние дни. Кроме чая. Его мы взяли еще раньше, когда проходили через место побоища Московского спецназа с восточниками. Что они не поделили, я не знал, но точно знал, кого они ищут. Мы пару раз, чудом избежали столкновения с ними. Если бы не фантастический нюх и слух Ильи, то скорей всего, мы уже бы были в плену. Мясо у нас появилось еще раньше. Как Илья умудрился добыть косулю без огнестрельного оружия, я до сих пор не представляю. Ведь в любом случае, бегала она быстрее любой твари.

Как только я начал нарезать мясо, Ромка, до этого старавшийся не показать, что он думает только о еде, сразу сдался и уже не отходил от стола. Похоже, он давно не ел досыта. А может и вообще не ел - выглядел он как узник Дахау. Я сразу отрезал большой кусок и подал ему, но Ольга закричала на меня и заставила нарезать его на мелкие полоски.

- Ешь по одной и не сразу. Потихоньку. А то желудок не выдержит.

- Я знаю, - прошептала парень.

Я опять отвернулся, не хотел, чтобы кто-нибудь увидел мои глаза. Похоже, мальчишка, прошел в своей жизни через ад. Вообще, чудо, что он до сих пор жив. Позже, когда он начал рассказывать, про свое существование, я понял, что это еще мягко сказано. Его жизнь настоящий подвиг - наши схватки с тварями и прочие напасти, против его обыденной ежедневной борьбы за выживание, показались сейчас мне детскими игрушками.

Я налил чай в найденную здесь же стеклянную банку, пополоскал и выплеснул. Взгляд, которым резанул меня Роман, показал мне, что я слишком расточителен. Наверное, он не стал бы мыть банку чаем. Положив в стеклянку два кусочка сахара из пластиковой упаковки, найденной нами там же, где мы обзавелись и мукой, я протянул его парню.

- Давай, Ромка, запивай. А то так на сухую подавишься.

Ольга взяла кусок мяса и лепешку, но есть так и не начала. Она с жалостью смотрела на, забывшего про все и всех, мальчишку.

Я и сам, хотя был по-настоящему голоден, не мог есть, видя, как Роман, провожает голодным взглядом каждый чужой кусок. Вот что значит настоящий голод, - подумал я. - Это не просто пару дней, без еды посидеть.

Я хотел, как можно скорее расспросить парня и поэтому, заметив, что он уже не хватает куски один за другим, решил заговорить.

Однако только я раскрыл рот, Ольга жестом показала мне - остановись, пусть он нормально поест. Ладно, пусть ест, кивнул я, сытый всегда добрее и разговорчивей.

Мы шли через лес четыре дня. Ольга догнала нас в первый вечер. Она подтвердила то, о чем говорил мне Гном - они действительно чувствовали друг друга. И видимо, чем ближе, тем сильней, еще за пару часов до её появления, полуволк предупредил меня, что скоро появится Зумба. Мне было немного обидно, что он чувствует приближение Ольги, а я, любивший её, нет. Казалось бы, все должно было быть наоборот. Ведь во всех книгах и фильмах, именно любимые, всегда чувствовали друг друга.

Когда она появилась, то первый вопрос был не обо мне, и не об Илье, первым делом она спросила про детей. Это тоже кольнуло, но уже не так сильно, если честно - то я ожидал этого. Мне пришлось выслушать гневную тираду о моей бездушности, когда она увидела, что Ванька и яйцо путешествуют у меня за спиной, в рюкзаке.

Однако потискав извлеченного наружу младенца, она вдруг успокоилась и больше об этом не вспоминала. И даже, когда на следующее утро, я спросил, кто понесет Ивана, она показала на мой рюкзак. Точно также она согласилась с тем, что я дал ему имя - сначала встретила в штыки, заявила, что его зовут совсем не так, но через некоторое время успокоилась и теперь он для нее тоже Ванечка.

Я нисколько не сомневался, что это дело рук самого Иван Ивановича. Я уже давно пришел к выводу, что он как-то управляет и Ольгой, и полуволком. В начале, когда я в первый раз засунул младенца в рюкзак, Илья тоже встал на дыбы, но так же, как и Ольга, забыл об этом через несколько минут.

Подтвердилась и еще одна моя догадка - на яйцо она лишь посмотрела, сказала, что оно хорошо выглядит, но даже не стала брать на руки. Я так и думал, хотя она и считала яйцо ребенком, но на самом деле, чувствовала, что это не так. Тем же вечером, я провел и тест, который до этого не прошел Гном - попросил закрыть глаза, а потом подал ей в руки яйцо. После спросил, что у неё в руках. Она, как и полуволк поплыла и ничего не смогла сказать, ей даже стало плохо, когда она открыла глаза и увидела, что держит. Я пожалел, что начал это, кто знает, чем мог закончиться её внутренний разлад в ощущениях. Однако, я зря переживал - уже на следующий день, они вдруг начали считать, что яйцо - это не ребенок, а, что-то такое, без чего не может существовать Иван.

И Гном, и Ольга, на каждом привале проверяли не только как дела у младенца, но и осматривали камень.

После первого вечера, я, не желая навредить, больше не пытался проводить эксперименты. Успокаивал себя, как всегда, одним и тем же - со временем все тайное станет явным. И наконец, я заставил Ольгу рассказать, откуда пришла идея заварить все это - в результате чего мы сейчас идем по лесу в запретные земли, туда, где можно хватануть такую дозу облучения, что нас уже ничто не спасет.