Владимир Обручев - Сочинения в трех томах. Том первый

Наш астроном крикнул ему:

— Вы забыли, что притяжение на Марсе в два с половиной раза слабее, чем у нас на Земле! Поэтому всякое мускульное усилие дает здесь эффект в шесть с половиной раз больше!

Мы все, конечно, повторили этот прыжок через водную преграду и стали подвигаться вверх по пляжу большими скачками, состязаясь друг с другом в высоте и длине. Таким способом мы легко преодолевали плоские, широкие валы, которые покрывали этот пляж на протяжении нескольких сот метров.

Так мы добрались до опушки леса и остановились в изумлении. Мне показалось, что я опять очутился на Камчатке, на окраине ее знаменитых зарослей ольховника, через которые только медведи и собаки могут беспрепятственно ходить во всех направлениях. Эти заросли состояли из толстых, в руку человека, стволов, искривленных в разные стороны и на высоте в полтора-два метра переходивших в целую сеть горизонтальных ветвей и веточек с довольно широкими листьями и цветами.

Листва создавала сплошной покров с почти ровной поверхностью, похожий на толстый ковер, раскинутый во все стороны на некоторой высоте от земли. Нагнувшись, можно было смотреть между стволами, стоявшими не густо — от полуметра до метра один от другого, — пока взгляд не упирался в решетку этих стволов. Между стволами везде видна была красная почва, поросшая мелкой и негустой травкой. Нагнувшись под сплошной листвой, человек мог ходить во всех направлениях между стволами.

Очень удивил нас цвет листвы — от темно-зеленого до синего и фиолетового. Круглые мелкозубчатые листья были темно-зеленые, крупные лапчатые фиолетовые, а мелкоигольчатые, вроде наших елок, — синие. Пройдя десятка два шагов под этим сине-зелено-лиловым сводом, мы остановились: дальше можно было заблудиться. Мрак под сводом листвы сгущался, а в окружающей нас чаще, кроме стволов и толстых ветвей, на уровне зрения ничего не было видно. Чувствовались духота и тепло, как будто исходившие из красной почвы зарослей.

Мы повернули назад, вышли на окраину этого странного леса и прошли вдоль нее на восток километра два. Пейзаж не менялся; можно было думать, что вся растительность Марса имела такой же характер ольховника камчатского типа. Нигде не видно было сколько-нибудь выдающихся над этим ковром вершин деревьев — ни остропирамидальных, ни округлокуполообразных, как в земных лесах.

Мы прошли еще дальше и неожиданно наткнулись на обитателей этих зарослей. Это были четвероногие, ростом с собаку средней величины, с довольно густой шерстью. Она была неровной окраски — с чередованием более светлых и более темных бурых вертикальных полос. Светлые полосы по цвету не отличались от стволов зарослей, и если животное стояло неподвижно, оно становилось совершенно незаметным среди стволов. Мы успели рассмотреть, что животные паслись по окраине зарослей на ковре жидкой травки, срывали ее губами и, очевидно, являлись травоядными. Ни рогов какой-либо формы, ни острых клыков в пасти у них не было видно. Но когда мы приблизились к ним, чтобы разглядеть их получше, они подняли головы, осмотрели нас, растопырив большие треугольные уши, и с хрюканьем бросились в чащу, которая великолепно укрывала их.

Немного дальше мы увидели и пернатых обитателей зарослей. Они были величиной с нашего рябчика и перепархивали по поверхности зарослей, что-то хватая большими клювами — ягоды или насекомых. Птицы были черные со спины и светлобурые снизу и, вероятно, гнездились на ветвях. А когда над зарослями появилась более крупная птица, похожая на коршуна. медленно планировавшая кругами на некоторой высоте, "рябчики", громко щебетавшие ранее, замолкли и попрятались. Очевидно, это был хищник.

Мы прошли еще минут десять вдоль окраины зарослей и по пробовали снова проникнуть в их глубину. […]

Построившись цепочкой, чтобы не потеряться, и согнувшись немного, мы углубились в чащу и сразу почувствовали, что под сенью этой густой листвы, образующей сплошной покров, гораздо теплее, чем на открытом воздухе. Приходилось думать, что тепло на самом деле исходило из почвы. Очевидно, теплота передавалась из глубин планеты, а густой покров листьев на деревьях сберегал это тепло, не позволяя ему быстро рассеяться в прохладном воздухе атмосферы Марса. У нашего астронома имелись походные термометры, и мы определили, что в воздухе температура была 20 C, а в самой почве, на глубине нескольких сантиметров, даже 22 . Нам стало понятно, чем вызвано своеобразие марсианской растительности. Она приспособилась к слабому источнику тепла — к Солнцу и к более равномерному нагреву, исходящему из недр планеты, очевидно, хранивших еще большие запасы тепла.

Нас, конечно, заинтересовала и температура моря Марса.

Вернувшись из зарослей на берег, мы произвели измерения и убедились, что морская вода также была теплая и имела 20 , тогда как температура воздуха в тени в ясный солнечный день достигала только 10 .

С пляжа мы увидели невдалеке красные холмы и направились к ним, так как заросли камчатского типа, населенные хрюкающими четвероногими, не представляли уже большого интереса. По мере приближения к холмам заросли становились все реже и ниже. Затем начались сплошные пески. Это были барханные гряды из светло-красного мелкого песка, обращенные пологими наветренными склонами в сторону морского берега и поднимавшиеся в противоположном направлении постепенно все выше. Мы поднялись по наветренному склону барханной гряды на ее гребень и увидели впереди такие же дюны, или барханы, одну гряду за другой. Очевидно, ветры упорно дуют здесь от берега моря в глубь страны. Можно было представить себе, какие здесь бывают пыльные бури в ненастные дни зимнего полугодия.

Растительность на барханах отсутствовала, только вдали кое-где виднелись отдельные пучки трав и мелкие колючие кустики. Так как день клонился уже к вечеру, мы повернули назад.

Вернувшись к месту высадки, мы переправились по воде к ракете, поужинали, обменялись впечатлениями, записали их, каждый со своими комментариями, и легли спать.

Сутки на Марсе — на полчаса длиннее земных. За ночь мы успели хорошо отдохнуть. А с утра, подкрепившись, стали готовиться к дальнейшему путешествию.

Мы поплыли в ракете по морю. Пейзаж сначала имел тот же характер — вдоль берега тянулись заросли камчатского типа. Мы изучали их из окон нашего снаряда, который плыл вдоль берега на некотором отдалении, там, где была достаточная глубина.

Но вот в зарослях появился разрыв; отсюда на север тянулся широкий канал, окаймленный с обеих сторон теми же деревьями.

Мы повернули и медленно поплыли по каналу, следя за глубиной воды, чтобы не наткнуться на отмель. В воде видны были рыбы разной величины и окраски, небольшие черепахи, а по поверхности плавали черные птицы. Последние при нашем приближении торопливо взлетали, но наш зоолог успел определить, что они более похожи на птеродактилей, т. е. летающих пресмыкающихся мелового периода. Бросались в глаза их большие головы, зубастые клювы и тяжелый порхающий полет, как у летучих мышей; тело их было покрыто скорее мелкой чешуей, чем перьями. Они быстро плавали и, ныряя в погоне за рыбой, уходили почти совсем под воду. Но накануне мы видели в зарослях настоящих птиц, так что можно было заключить, что на Марсе орнитофауна разнообразна.