Владимир Михайлов - Избранные произведения. Том 3

– Господи! – сказал я. – Ну наконец–то! Каким ты стал красивым! И разговорчивым!

– Здесь очень говорливый персонал, – ответил он. – У Жемчужины. И кроме нас, караульщиков – одни… это… женщины. Я как раз на посту в коридоре. Жемчужина прокатилась. Я понял, что у вас перерыв в служебных обязанностях. Она застегивалась на ходу.

Он всегда был несколько нахален. Первобытное воспитание.

– Перерыв, перерыв. Неизвестно только, когда он кончится и как. Так что давай – к делу.

– О да, Советник. Разумеется, Советник. Что вы знаете и что – нет?

– Абсолютный девственник по части информации. Давай.

– Я изложу кратко, чтобы у вас было, что сообщить Мастеру.

– Разве у вас нет связи с ним?

– Нет. Но уж если вы добрались сюда, то установите ее.

Я немного напрягся и вспомнил, что я – капитан. Все еще. И тут же стал приводить себя в нормальный капитанский вид. Хотя мы были не на корабле, но уже дул крепкий ветер и назревал шторм.

Все–таки приближенность к власти имеет свои преимущества. Только что, например, мы были свидетелями страданий некоего высокопоставленного, причиной коих была невозможность заняться хоть еще одним каким–то делом. А вот людям, располагающимся на уровнях пониже, часто кажется, что работы могло бы быть и поменьше, и неплохо ей оказаться чуть полегче. Но что делать – внизу не выбирают, за исключением, может быть, уж самого низа, где, правда, выбирать и не из чего.

Много, много работы. Хотя бы у Историков. Вот когда они почувствовали, что заниматься главной на сегодня наукой – вовсе не мед. Начинаешь затемно и кончаешь затемно. Кое–как перекусываешь на ходу. Над душой висит ближайший начальник, как спутник связи: улавливает все не двигаясь с места. «Донк Истиг (теперь называют донками, как благородных, – как–никак, академики и композиторы – звания звучные), донк Истиг, у вас на сегодня осталось еще два обширных эпизода по планете Тулесир, средние циклы, а вы, похоже, решили подремать? Чем же вы дома занимаетесь?» Кровопийца, клянусь плавниками!.. Только и утешения, что через пять минут уже с удовольствием слышишь, как еще выше окликают именно его, начальника: «Донк Эгор, обстоятельства заставляют думать, что в вашем секторе происходит утечка информации, и даже не просто тайной, а тайно–тайной! А ведь ответственность, если не ошибаюсь, на вас? Уже заинтересовались Легионеры Дна!..» Вот так тебе и надо, донк Эгор, начальничек, рыбью кость тебе в горло! Чем вы дома занимаетесь, видишь ли, его любопытство гложет! Да ничем, то–то и оно! Слава Рыбе, что хоть отвозят, потому что своими силами просто не доберешься – здесь они остаются без остатка, эти свои силы; доползешь до постели, и – хлоп, даже раздеться сил нет, даже поужинать, разве что стакан сока жена вольет в тебя по ложечке, а чтобы тебе самому в нее что–нибудь влить – об этом она даже мечтать перестала, уже, по ее словам, и сниться не снится – это в наши–то годы. Вот так вот, донк Эгор!

Ну и потом, конечно, эта чертова работа засасывает. Хорошо, жил ты, как все, преподавал историю в лицее поваров мясных блюд, был сыт, не переутомлялся, отчитал шесть, иногда восемь часов, а порой и только четыре в день – и пшел вон – куда глаза глядят. И жалованья хватало, потому что званий–титулов не носил – значит, ни тебе, ни жене, ни детям выкобениваться не было повода. И слава Великой. Но скребло, скребло на душе: история все–таки – интереснейшая вещь, даже и такая, какую преподавали, прямо–таки хмельное дело – история, а эти кандидаты в мастера разделки и панировки твою науку видели даже не на сковороде без масла, а прямо в мусорном ведре. В синем соусе они ее видели, твою историю. Их, оглоедов, совершенно не интересует вся масса тонкостей, вся эта ювелирная сеть, какую История сплела из ничтожного, как обрывок нитки, факта, что Властительница Эригата уступила чарам несравненного донк–донка Меркаса Абовы именно в Саталане и именно в третий день недели, и не где–нибудь, а на краю площадки для игры в мяч, и, потрясенная пережитым, возвращаясь, забыла на указанном месте не что–либо иное, а как раз ту часть туалета, которую снимают лишь при самых крайних обстоятельствах. Вероятно, дул приятный ветерок, а дни стояли жаркие в месяце Лукаре восемьсот семьдесят четыре года назад. Казалось бы, что тут такого? Ну, забыла так забыла. Но вот тут ты и начинаешь посвящать их, толсторожих оболтусов, во все обстоятельства, явные и скрытые, личные и державные, которые то сбегаются и вяжутся в узелки (ну, помните хотя бы разговор владетельного донка Ропа из Фегарны со Вторым Судьей Власти, Его Справедливостью Такитом Гарским; ведь когда вспоминаешь, что и тот и другой в разные времена домогались благосклонности Эригаты, когда она еще не была Супругой Власти, и первого она передала своей сестре, донке Матире, а со вторым… однако это длинная история, и боюсь, что сейчас мне ее не закончить, вы уж потерпите до другого раза, благородный донк), – так вот, ты посвящаешь их – а на их мурлах выбито, я не преувеличиваю – именно выбито, как письмена на древних табличках, на два пальца вглубь (кстати, с этими табличками однажды случилось, вы не слыхали? В другой раз обязательно напомните, хорошо – я вам расскажу, это такая прелесть, не пальчики даже – локоть свой оближете!) – итак, выбито на их мурлах полусальной кондиции, что им решительно наплевать, почему, как, где и с кем впала в грех Властительница, а заботит лишь – впадет ли в грех Рушка из Высшего Вышивального училища сегодня или завтра, и с ним – или с кем–либо иным. В грех – я имею в виду, что сумеет он ее… э–м… ну, вы понимаете, не так ли? – или не сумеет. Вот такое отношение к великой науке. И поэтому, когда новый Властелин – да позволит ему Рыба подольше задержаться на суше! – объяснил нам, что такое История (он сам не историк, но разбирается, смею вас заверить, лучше, чем мы, профессионалы; нет–нет, я совершенно серьезно, недаром же он Властелин!), никто из нас не то, что раздумывать не стал: мы просто ему закончить не дали, все закричали «Ура!», было всеобщее ликование. Совсем как восемнадцатого сура в год двух правых рук и одной левой Восьмого большого круга, вы помните? Ну, это ранние средние круги; тогда еще донк Аталан из Серитога выступил…

Слышите? Это опять меня. Да готов у меня эпизод, готов, я вовсе не только разговариваю, у меня ведь уже рука набита, действия доведены до автоматизма и глаз отточен, и все нити, нитки и ниточки, что торчат из сопредельных эпизодов, я одним взглядом фиксирую. Монтаж – это все–таки не самое тяжелое. Вот потом, когда пойдет общая отделка – круга, периода, эпохи, эры – тогда действительно нужно, ювелирное мастерство, тогда чувствуешь себя без малого наместником Надвысшей Воли… А сейчас – да вот я как раз иду сдавать эпизод, если вам любопытно – пожалуйста… Только не вместе, охрани нас Великий Омар, у нас очень строго, ведь войска отмобилизованы, ждут только наших результатов – надо же знать, что завоевывать! – так что никакой утечки информации, ни–ка–кой! А вы идите как бы сами по себе, как бы случайно зашли и прогуливаетесь – ну, мало ли, что охрана, я знаю, что охрана, но ведь охранник тоже человек, – может отвернуться, может с кем–нибудь заговориться, с девицей там, я знаю? – так вот, идите спокойно, а если все–таки остановят – скажите, что вы – свидетель по эпизоду хотя бы… хотя бы процесса властопреступницы Утаны в году пяти правых рук Пятого большого… Хотя нет, нет: на столько лет вы не выглядите. Хорошо, скажите, что по эпизоду вступления в брак Властителя Изара; это же легидонники здесь ходят, они же идиоты, они еще тупее поваров: те только к истории, а эти – всесторонне! И – вон к тому столу, видите – большой, круглый, и толпятся. Вот там мы и сдаем отработанные эпизоды. Вот, я уже взял мои материалы… Значит, вы – вдоль левой стены, а я – прямиком. Как вас зовут, кстати, благородный донк? Как? Уве–Йорген Риттер фон Экк? Красиво. И глубоко. Веет древностью рода. И–и… Воин, разумеется? Я не ошибся? Много поколений. А кроме того в роду – судьи, жрецы Рыбы – или кто у вас там? То есть как – где? Там, откуда вы приехали, конечно. Донк Риттер, то, что вы ассартианин, можете рассказывать кому угодно, только не серьезному историку. Вы знаете, сколько различных этносов в основе нашего народа? Сто восемьдесят шесть. Сколько определяющих признаков характеризует каждый из них? Девять. Помножьте девять на сто восемьдесят шесть, вот машинка… Да, одна тысяча шестьсот четыре, верно. И знаете, сколько этих признаков я определяю у вас? Сейчас я вас обрадую: ноль. Иными словами, ни одного. А вы мне говорите. Это вы можете сказать вон тому, видите – стоит как бы в задумчивости? Ну вот, он из Легиона морского дна, заботник нашего сектора. Вот он вам поверит, потому что тоже почует в вас знатного военного – на это его хватит, – а что касается этнологии – у него кишка тонка, их этому или вообще не учат, или учат где–то, куда он не попал. Да. Ну а когда подойдете к столу – только стойте и смотрите. Вопросов не надо. Там есть, кому спросить, там их много, а отвечать буду я один: это же мой эпизод, я его вынашивал, лелеял, пестовал целых три часа! Да, такие у нас темпы. Могут быть ошибки? Вам известна наука, в которой не ошибались? Мне – нет. Цена ошибки? Цена – не моя стихия. Я создаю историю, я получаю от этого удовольствие, как – как от… э–м… ну, вы понимаете, не так ли? Вдоль левой стены!