Роберт Янг - Последний Иггдрасиль: Фантастические произведения

Эди обмякла на сиденье. Картер принялся трясти безжизненное тело. Осыпал ударами пластмассовое лицо. Голубые глаза подружки остекленели. Прелестная головка упала на каучуковую грудь.

Картер разжал руки, и кукла повалилась на пол. Повернув на сто восемьдесят градусов, «кадиолет» покатил к «Кукольному домику».

Картер припарковался в переулке и дернул дверь. Не заперто. Вытащил из салона безвольную тряпичную куклу, занес внутрь и прислонил к автомату-коробке. Потом решительно обогнул барную стойку и распахнул створку, ведущую на лестницу к операторской. Медленно поднялся по ступеням с розоватой подсветкой. Ковровая дорожка поглощала звук шагов. На втором этаже начинался длинный, ярко освещенный коридор. Он тянулся от здания к зданию — понятно, почему никто не видел манипуляторов на пересмене, для них был заготовлен отдельный вход.

Операторская находилась аккурат над баром. Табличка на двери гласила «Только для манипуляторов», однако створка была приоткрыта, внутри горел свет. Картер переступил порог и очутился в святая святых.

Помещение состояло из бесчисленных комнатушек. Десятки узких дверей украшали металлические пластины с выбитыми комбинациями чисел и букв. Картер быстро отыскал нужную и ступил в залитую светом кабинку.

Никого. Впрочем, неудивительно: незапертые двери, горящие огни свидетельствовали о стремительном бегстве той, что была душой Эди. Пусть душа исчезла, зато все комплектующие остались на месте.

Провода всевозможных размеров пучками и поодиночке тянулись от стен, потолка и пола к подлокотникам, основанию, спинке и подножию массивного откидного кресла. Венчал его металлический регулируемый шлем, похожий на допотопную сушилку для волос. На подлокотниках и в изножье расстегнутые крепления замерли в ожидании хозяйки.

Картер провел ладонью по креслу. Еще теплое. Интересно, каково это — ощутить себя куклой-подружкой?

Он сел, упираясь в подножку, защелкнул нижние крепления. Откинувшись на спинку, сунул голову в шлем. Легчайшим движением запястий активировал верхние крепления, пальцами правой руки поискал выключатель — по логике, тот наверняка где-то неподалеку. Нащупав кнопку, без колебаний нажал…

В окутавшем полумраке Картер различил, что сидит, привалившись к холодному металлическому предмету. Осторожно поднялся… и обнаружил себя на танцплощадке возле автомата-коробки. В золотистом платье, с золотистыми локонами, рассыпавшимися по плечам, он превратился в Эди.

Картер сделал шаг, другой. Под ногами — ее ногами, ощущался пол. Поднял руку — ее руку, коснулся своего — нет, ее лица. Почувствовал прохладу своих… ее пальцев на своей… ее щеке.

Он танцевал один в полумраке, минуя озера неонового света, сочившегося с улицы. Потом взбежал по лестнице в операторскую, взглянул на себя, неподвижно сидящего в кресле, и поспешил обратно в зал.

Оказывается, кукла и манипулятор — единое целое. В жизни бы не подумал. И уж тем более не подумал бы, что манипулятор решит с помощью куклы прикончить его из-за случайной фразы.

Жуткая мысль не укладывалась в голове. Невероятно, чтобы женщина — пусть даже озлобленная старая дева, которую он в глаза не видел, — захотела убить его из-за нелепого оскорбления. Хотя почему не видел. Может, и видел…

Может, и знает…

Картер бесцельно мерил шагами танцпол. И вдруг застыл как вкопанный, пораженный догадкой. Пышная юбка Эди прохладными волнами вздымалась на бедрах. Ногти Эди больно вонзились в ладонь. Из механической гортани чужеродным элементом вырвались слова:

— Мисс Стокс!

Нет, не может быть! Мисс Стокс сама доброта. Она не способна на убийство.

Да, как и манипулятор Эди.

Но мисс Стокс работает в «Мозговой штурм инкорпорейтед»…

Да, но только с девяти до трех в будни, и с девяти до полудня в субботу — и только по совместительству. А там можно успеть отработать полсмены в «Кукольном домике» по будням, и целую смену по субботам. Почему нет.

Но мисс Стокс любит его. По-своему нелепо, но любит.

Да, но может отсутствие взаимности подтолкнуло ее к решению стать манипулятором, чтобы в один прекрасный день хотя бы косвенно добиться его любви?

Но ведь мисс Стокс безобидная старая дева.

Именно. Старая девая с острой микромастией…

Вернув Эди в автомат-коробку, Картер бросился прочь из «Кукольного домика» и, не разбирая дороги, помчался домой. В квартире первым делом поспешил на кухню и откупорил бутылку бренди.

Сделав огромный глоток, опустился на стул. Руки дрожали. Впрочем, не удивительно: не каждый день узнаешь, что давний знакомый замыслил свести тебя в могилу.

Разбуженный ярким светом, сэр Гавейн заверещал в клетке:

— Ми… ми…

Картер помотал головой. Невероятно. Мисс Стокс. Бедняжка мисс Стокс с лучистым взглядом, которая сжимала его руку на каждом субботнем собрании, подарила именную булавку для галстука на Рождество и постоянно строила глазки, проходя мимо его стола…

— Микромастия! — оживился сэр Гавейн. — Микромастия!

Бутылка с бренди зависла в воздухе. Картер медленно поставил ее на стол. Руки дрожали так, что тара чуть не выскользнула из пальцев.

Он точно помнил, что не произносил этого слова вслух. А сэр Гавейн вовсе не телепат. Обычная птица, хоть и говорящая.

Картер поднялся и сдернул покрывало с клетки. Сэр Гавейн обиженно нахохлился.

— Микромастия, — сказал Картер.

— Микромастия, — повторил ара. — Острая микромастия.

Картер содрогнулся и выронил покрывало. На непослушных ногах добрался до спальни и заглянул внутрь.

Постель Марсии пустовала.

Спустившись в гостиную, Картер позвонил оператору узнать время. Судя по справке, его наручные часы отставали на тридцать минут.

Он вернулся на кухню, к бутылке. Напрашивались два вопроса: почему и как?

В принципе, со вторым понятно: любой под силу пойти в манипуляторы. Любой под силу утаить это от мужа, особенно если тот не слишком любопытничает. Наконец, любой под силу подмешать в кофе снотворное, перевести наручные и кухонные часы на тридцать минут назад, чтобы успеть на свидание с ничего не подозревающим супругом.

Куда больше терзал первый вопрос…

Почему?

Внезапно Картеру открылась истина: поступок без видимой мотивации выставляет его инициатора в совершенно ином, прежде немыслимом свете. Впервые он по-настоящему увидел жену: ее чувства, рвущиеся на поверхность, но удерживаемые голосом рассудка; ее соблазнительное тело, жаждущее близости; интеллект, отвергающий мужа за неуемную страсть к кровавым новостям и куклам-подружкам.

Лишь в образе Эди Марсия забывала о переполнявшем ее пугающем вожделении, и становилась собой — естественной и очаровательной.