Виктор Колупаев - Избранные произведения в одном томе

— Дети мои! — позвал я.

— Клянусь собакой, папаня зовет! — сказал Сократ, которому было годика два с семидесятью, закусывая чемерицей.

— По-турецки — пять, по-совецки — семьдесят пять, — докладывал Ильин, колотя по голове некоего Богданова всем тиражом своей великой книжицы «Кретинизм и эмпириоматериализм».

Пионер Петя прицелился пальцем и пустил из него баллистическую ракету, разорвавшую меня в клочья. Александр Македонский приставил к моим плечам лестницу и взял приступом рекордный вес. Дуська с Межениновки опрудилась. Эти орали, те плакали. И наоборот, те орали, а эти — плакали. И каждого нужно было или поцеловать в лобик, или похлопать по плечу, по попке. А людо-человек все страдал.

— Папани, мамани! — воззвал я.

— А? Что? — спросил Ильин, подозрительно поглядывая на меня. — Не имманент? Нет? Смотри, имманенизмом не занимайся!

— Цветик мой! — воскликнула Клара Цеткин и тут же учредила, приняв меня за девочку, Международный мужской день. Да причем, еще и в каждый день! В виртуальном мире, впрочем, это было не очень-то и важно. Но праздник есть праздник.

— Пороть! — заявил Сидоров.

— Трудовое воспитание…

Им только позволь, я знал, заняться моим воспитанием… Ладно, хватит.

— Вселяемся-выселяемся, — предложил я. И они кинулись штурмовать подъезды.

Фундаментал уже до ушей оброс фундаментальными антидробями, которые кучковались под его комбинезоном и на лице. Спасать надо было людо-человека, спасать! Впрочем, он и сам не дремал. И, когда толпа дете-родителей начала рассасываться, выставил вперед ладонь, нашаривая дверь шаровидного отсека Космоцентра. Сейчас он вел себя увереннее, чем в прошлый раз, и справился с мнимой задачей быстрее. Я догнал его лишь, когда вокруг уже ничего не стало.

— Я вам доверял, — обиженно фыркнул Фундаментал. — А вы…

— Так ведь сами же просили…

— Просил… Понимать надо!

Появился коридор Космоцентра и я поотстал. Пусть себе бегает, стряхивая дроби, мне-то торопиться некуда. Я шел медленно, разглядывая ничем не примечательную стену коридора, оживляемую лишь прямоугольниками дверей с номерами, да надписями типа: «Туда-сюда». Все двери были плотно прикрыты, и я не делал попыток открывать их, незачем мне это было. Пусть это и отстоявшийся, устоявшийся определенный мир, но все же не тот, что влек меня.

И вдруг я увидел слегка приоткрытую дверь. Можно было пройти мимо, а можно было и заглянуть. Я был уверен, что туда, куда людо-человеки не пожелают меня впустить, дверь будет надежно заперта. Я отодвинул дверь и вошел. Тем более, что Фундаментал должен был сделать еще кругов пять по коридору. Передо мной было жилье людо-человека, не жилой-нежилой отсек виртуалов, а именно жилье. Чистый стол, застеленный синтетической скатертью с кисточками. Шкаф для одежды, рабочий столик с компьютером, туалетный столик с зеркалом, кресла, кровать в углу, картины с непонятными мне сюжетами. Еще одна дверь, не такая, как входная, а открывающаяся на шарнирах, узкая щель между дверью и косяком. Непонятный шум, доносящийся из-за неплотно прикрытой двери. Не скрывают, значит, приглашают, подумал я. Осторожно открыл я и эту дверь.

На узорчатом полу стояла человеко-самка, с распущенными волосами, поднятыми вверх руками, в пол-оборота ко мне, нагая. Вода из душа сильной струей била ее по плечам и спине. Я был уверен, что открыл дверь бесшумно, но человеко-самка оглянулась. Оглянулась спокойно, неторопливо, словно ждала меня. Я задохнулся. Это была моя жена. Впервые я увидел, как с ее острых сосков скатываются не омерзительные дроби, а искрящиеся, вспыхивающие капли прозрачной воды.

Я молчал, молчала и она, слегка поворачиваясь влево-вправо под струйками душа. Я никогда не видел человеко-самок такими… такими совершенными. Что-то перевернулось в мой душе, рухнуло, сбилось, сломалось. Она была живым, теплым миром, Вселенной, Космосом. Мне захотелось взять ее на руки и уйти на берег того озера, над которым по ночам сверкали те звезды. Тот мир стал бы полным, завершенным, если бы в нем была она, озеро звезды и Я-сам.

— Оставайся, — сказала она. — Спинку потрешь…

На миг она совместилась с той человеко-самкой, моей женой, которая спрашивала, что я буду делать со временем, которое принес в пакете. Тот мир разлетелся вдребезги, мгновенно восстановился вновь. А она все стояла, поблескивая влажной гладкой кожей, и смотрела на меня чуть искоса черными пронзительными глазами. Глазами охотницы, которой жаль загнанного зверя.

Надо было бежать или обернуться бесчувственным столбом, но я не мог. Я, виртуальный человек, обладающий всеми возможностями, являющийся возможностью всего, ничего не мог сделать. Тут что-то не так, лихорадочно думал я. А ее взгляд начал меняться. Или она почувствовала, что я все же ухожу. Ухожу, оставаясь. И уже не взгляд охотницы, а самой жертвы молил меня о пощаде. Что-то в ней было беззащитное, открытое, детское. Что-то, чего я не мог вынести.

И я понял.

Я бежал по коридору Космоцентра человеко-людей. Я бежал, куда глаза глядят. Я бежал в никуда.

Отпрянувший в сторону Фундаментал вытаращил на меня глаза. Он уже наполовину очистился от антидробей, но теперь те, что медленно исчезали на полу, ожили и снова ползли к нему.

Да, я понял, да, я позорно бежал, но я и действовал. Отправив еще одного своего «Я», куда ему вздумается, другим своим «Я» я остался здесь, в коридоре, рядом с погибающим Фундаменталом.

— Нажмите, — попросил я. — А то они вас до смерти загрызут.

— Прямо наказание какое-то, — захныкал Фундаментал. — И, главное, никакого противоядия у нас против них с собой нет. — Он поспешно набрал скорость.

— А сколько вас? — спросил я.

— Не понял? — Фундаментал постепенно очищался.

— Как бы это попонятнее… О категории количества имеете представление?

— А как же!

— Так вот: какое количество человеко-людей находится в Космоцентре?

— А-а… Вот вы о чем… Не знаю..

— Как же так?

— А вы знаете, сколько виртуальных людей в вашем виртуальном мире?

— Этот вопрос не имеет смысла.

— Вот и ваш вопрос тоже не имеет смысла.

— Вы же, людо-человеки, строго дискретны.

— Количество перешло в качество, а качество — снова в количество, но уже другое.

Мы еще поговорили о различных диалектических категориях. В своих теоретических познаниях он, как мне показалось, был не очень силен и больше склонялся к Ильину и Энгельсу, чем к Платону, Плотину и Проклу. Ну, да это его дело… Он или действительно не знал, или не хотел говорить, сколько человеко-людей в Космоцентре.

Пободревший Фундаментал открыл дверь отсека «0», мы вошли и сели в кресла.

— Для вас-то ничего не изменилось, — завздыхал Фундаментал. — А я вот на сутки постарел.