Святослав Сахарнов - Лошадь над городом

— Можете выходить.

Бугров, не глядя ни на кого, тяжело переставляя ноги, пошел к выходу.

И снова — лифт, бесконечный подъем, бормотание репродукторов: всемоставатьсянаместахгруппамосмотретьполе...

— Видимых изменений нет, — доложил при выходе из лифта дежурный.

Они стояли у подножья холма. Дневной свет бушевал и звенел, он стекал с холма рекой, Бугров покачнулся.

— Ты болен, — негромко сказала Мария, — еще один такой день, и ты упадешь.

Бугров разглядывал в бинокль дом. Руина не изменилась: все такая же, стоит как иззубренная скала, не тронут и песок на холме рядом с домом, целы даже кучи щебня.

— Опять неудача, — пробормотал ассистент.

Бугров посмотрел на него с ненавистью.

И снова лестница, коридор, обширная комната с черным пятном на полу. Они переходили от прибора к прибору, снимая ленты самописцев и разглядывая их на свет.

— Ничего, — бормотал Бугров. — И здесь ничего... Как же так?

Мария взглянула в угол комнаты и ощутила смутное беспокойство — там что-то изменилось, в стене появилась зыбкость, в углу брезжил едва заметно свет.

Бугров присел на корточки перед последним прибором, посмотрел на него и скрипнул зубами:

— Ничего не понимаю, — он сделал шаг назад и, приблизив к лицу ассистента погасшие глаза, просительно сказал:

— Попробуйте сходить сами, туда, на холм...

Ассистент ушел.

Через окно был виден песчаный бугор, весь залитый ярким полуденным светом, выпуклое, светло-желтое пятно с полосами пыли, все, как прежде. Впрочем, нет — теперь и там что-то изменилось... Бугров подошел к оптической трубе, установленной у окна, и, припав к ней холодным лбом, стал вращать окуляры. Светло-желтая поверхность холма приблизилась, зыбкие полосы приобрели четкость. Одна стала гребнем холма, а остальные — фигурами на песке. И еще — через холм тянулась теперь цепочка следов какого-то животного, а на самом гребне наклонно, боком, вспоров песок, лежал камень, суженный у основания. Розовый гранит, четыре грани тщательно обработаны. Бугров снова крутанул окуляры, из розового сумрака всплыли: надпись на камне, цифры — 1687 и рисунок — птица, сидящая на носу корабля.

За его спиной послышались осторожные шаги — вернулся ассистент. Он нес в руке металлический прут. Мария увидела — дальний угол комнаты теперь совсем потерял четкость, очертания стен стали расплывчатыми, полосы на обоях дрожали. Там, где раньше соединялись стены, теперь в воздухе висело зыбкое серое ПЯТНО.

Она, как от толчка, шагнула вперед, стала на колени, зажмурив глаза, протянула руку и ощутила рукой пустоту.

Бугров подошел, грубо отстранил ее и ткнул в угол прутом. Тот утонул в зыбком пространстве. Когда Бугров вытащил прут, конец его был облеплен песком.

— Вот, — свистящим шепотом сказал Бугров, — видите, я дотронулся до него. До холма почти полсотни метров, а я трогаю его. Песок... Все удалось! Понимаете, все удалось!

Они оставались в этой странной комнате долго, уже разошлись все, кто обслуживал поле, все, кто обслуживал систему башен и подземные хранилища, наступила ночь, а они все сидели вдвоем на опрокинутых колченогих стульях, принадлежавших когда-то людям, увлеченно служившим старине, памяти, прошлому, сидели, перебрасываясь односложными фразами, глядя то в туманный светящийся угол, то в окно на холм, на освещенный прожектором розовый гранитный камень, который возник из ниоткуда и очутился здесь, на Плоскогорье.

«Вот и еще одна наша комната, — подумала она. — Сколько их было? Они, как картонные коробки, вложенные одна в другую, их можно извлекать по очереди. Наши комнаты. Они образуют уже бесконечный ряд...»

И тогда появилась серая лошадь. Она появилась в воздухе над холмами, приблизилась, вошла в проем в дальнем углу комнаты, сделала несколько робких шагов и остановилась. Копыта ее разъезжались, она заржала, уронила изо рта клок пены, дрогнула спиной и вновь побежала, гремя копытами. Она бежала, ступая, как по льду, и от нее шел запах навоза и дыма. На середине комнаты она исчезла.

— Что это? — воскликнула Мария. — Откуда она взялась? Ты видел? Что ты молчишь?

— Не понимаю, — ответил Бугров. — Лошадей на Поле не может быть. И потом она пришла по воздуху.

— Это была живая лошадь. Куда она делась? Я боюсь. Не молчи, скажи: откуда она могла взяться здесь — эта лошадь?

Небо зеленело, начиналась вечерняя заря. Они возвращались домой. Позади над решетчатыми башнями Поля выл ветер.

— Я все время думаю о твоем отце, — сказала Мария. — Я поняла, почему мать так боялась вашего сближения, она боялась, что ты со временем станешь таким же несчастным и озлобленным, как он, и тоже начнешь причинять окружающим боль... Смотри — они начали лопаться!

Над коробочками мхов появились синие дымы, ветер перемешал их и обрушил на долину голубой поток семян. Летящие по ветру струи изгибались и образовывали пучки. Мир был рассечен ими на части.

— Какое тревожное зрелище! — сказала Мария. — Да, пожалуй, ты прав — все удалось, если не считать лошади.

Это случилось через неделю.

Она возвращалась на Поле после поездки к подножью гор к Тонику в город, сошла с резиновой ленты транспортера и брела босиком по обочине, сняв туфли, загребая босыми ногами, расставленными розовыми пальцами, теплую красноватую пыль. Среди бледно-зеленых мхов в разреженном воздухе двигались золотистые пылинки — они с трудом всплывали и быстро, словно с облегчением, опускались вниз. Небо было бледным, лиловым, чистым. Над холмами уже поднимали головы решетчатые башни. Они были увенчаны серебряными параболическими антеннами. И вдруг там, впереди, на Поле, что-то случилось — воспламенилась одна из башен. Она вспыхнула как свеча. Узкий столб дыма взметнулся над холмом. Вспышка — и все погасло. И тотчас послышались сигналы, закричала сирена, раздались далекие, слабые, частые гудки, пугающе завыл мотор.

Она вспрыгнула на резиновую ленту и помчалась навстречу тревоге, звону, печальным крикам, которые издавали машины.

Около ворот к ней кинулся ассистент в белом халате, с бледным испуганным лицом. В глазах его стыл ужас.

Мария, все поняв, тяжело опустилась на землю.

— Что с ним? — еле выдохнула она.

— Никто не мог предполагать, — забормотал ассистент. Он избегал смотреть ей в глаза. — Случайный сбой, выброс, взрыв.

— Он был в этой башне?

— Рядом.

Она не заплакала. Она смотрела на него без слез, чуть подрагивая щекой. Потом тонко закричала.

Волосы рассыпались и закрыли лицо.

Она не знала, что в эти минуты он был еще жив. Его увезли в больницу.

Он умер ночью, и его хоронила вся планета.

В огромном посадочном зале Главного аэропорта ослепительно ярко горели лампы, табло устало мигали цветными огнями.