Марек Баранецкий - Воля дракона. Современная фантастика Польши [сборник litres]

В то же время меня не покидает мысль, что трагедия Муравейника заключалась в свойстве человеческой природы: колонисты были с рождения палачами и жертвами. Точно так же, как в человеческой природе был заложен и конструктивный, хоть и склонный к резким эмоциям, характер колоний C.

Только метисы оправдывали надежды сообщества, и их «первичные группы» играли роль скреп внутри племени, давая мощное чувство идентичности без необходимости поисков внешнего врага. Дионисийский, агрессивный менталитет в какой-то степени был кажущимся или, по крайней мере, был снабжен хорошо работающим клапаном безопасности. Хотел бы верить, что именно такова истинная природа человека, но, конечно, здесь речь не шла о чем-то таком, как человеческая природа. Это были лишь нравственные и социальные модели с их вариантами вероятностей.

Еще двадцать два года я слушал стрекот. Ничто не нарушало мой цифровой сон. Вошел в левитацию с горькой уверенностью, что ничем не могу повлиять на события, за которыми наблюдаю через покровы Плаща с помощью миниатюрных глаз DLV. Всю жизнь я жил не своей судьбой. Моя жена Элен (а по ее примеру и старшая дочь) утверждала, что я – прирожденный созерцатель, воплощение пассивности. Никто…

Цик-цик, цик-цик. Когда мне виделись насекомые, я не думал об ужасном прошлом, будущее также не пугало меня. Я покидал капсулу с большой неохотой.

Для Джонсона возникшая ситуация, которую он сразу называл геноцидом (я предпочел бы термин «естественный отбор»), казалась невыносимой. Трагедия колонии B, а также смерть наших товарищей, которую он сотни раз видел в процессе левитации, вызвали в его голове сильное напряжение. Джонсон был практиком, привыкшим вмешиваться в жизнь людей. Он признавался в терапевтических неудачах, но все же пробовал дергать за ниточки. Я, бесполезный теоретик в IKR (I know, right [62]), утомляющий студентов описаниями первобытных племен, феодального общества и мещанской морали, не принимал все это близко к сердцу. Всегда мог уйти в рассуждения о культурных предпосылках событий, зарегистрированных Аланис.

В Муравейнике многое изменилось. Страждущие стали историей, выжило всего около ста человек, по большей части женщины, насильно переселенные в колонии рыжих. Тех, кто рожал детей с генетическими заболеваниями, убивали вместе с потомством; другие выполняли роль дешевой рабочей силы и плодили со своими господами рыжеволосых потомков. Джефф Минцер сделал старшего сына Киндреда новым лидером; всеобщие выборы уже двадцать лет не проводились. Две трети жителей колонии А переселились в завоеванные зоны ради более мягкого климата и более плодородной земли. Рыжие почти не зависели от обмена товарами с колонией C.

Метисы со времен войны А – В уже имели четвертого вождя; сейчас это был мирно настроенный сорокалетний Томас Аруба. Я был удивлен, заметив среди его советников пожилого Алена Ферро, не оставлявшего попыток напасть, улучив момент, на «северное» государство. Я отследил его судьбу в архиве и узнал, что Dieu Le Veut вмешался в войну только один раз, сразу после того, как я заснул. Он открыл дополнительный канал между средним и нижним уровнем, благодаря чему отряд Ферро прошел через полупроницаемую мембрану из серных копей на уровень C. Когда разведка ЭКА сориентировалась в ситуации, два взвода солдат пошли по их следу. Большинство из них погибли в ужасных мучениях, заживо врастая в затвердевавшие на глазах живые ткани корабля. Остальные попали в плен. Правительство Риюки официально отрицало, что кто-то из погони выжил, но старый Минцер не верил ему ни на секунду. Вопрос узников периодически поднимался в напряженных дипломатических переговорах, а метисы очередные двадцать лет укрепляли фортификации вблизи торгового портала.

Не думаю, что Джонсон так глубоко вникал в детали. Ему хватило видео о военных действиях и казни на главном рынке города Страждущих. Он не мог вынести своего бессилия, у него остро проявилась болезнь Наблюдателей, приводившая к приступам слепой ярости или апатии, переходившей в тяжелую депрессию. Он мне говорил потом, что в депрессии наиболее опасен момент, когда у человека еще есть силы для действия, но над своей головой он уже несколько дней видит черное солнце. Это смолистое черное солнце ослепило его черными как уголь лучами, и тринадцатого числа Джонсон отправился на вечернюю прогулку по кормовой палубе. Это была последняя в его жизни прогулка.

Доктор разрезал зону Плаща в месте контроля невесомости (перекрестная система антиполя, управляемая Ковчегом), взглянул на Муравейник и продолжил свой взлет до кормовой камеры, за которой находился пояс живых кластеров DLV и плазменные двигатели, неиспользуемые в настоящее время. За переборкой открывались большое, размером с микрорайон города, пространство, покрытое термоизоляцией, и Инкубатор, посещаемый членами Совета лишь тогда, когда им хотелось оказаться в полном одиночестве. Здесь, на корме, любил бывать Крепс, утверждавший, что в условиях невесомости прекрасно думается о сложных n-мерных системах. Большинство из нас никогда не были за пределами Плаща, потому что после двадцатикилометрового перехода с помощью перистальтических движений коридора приходилось двигаться дальше своими силами в герметичном скафандре в невесомости. На корме царила температура ниже минус 250 °C, как в космической пустоте, а генераторов антиполя не было. Dieu Le Veut мог изменить этот порядок вещей, но нужно было время и соответствующий заказ от SI.

Доктор Джонсон не хотел всего этого ждать, не за этим сюда пришел. Сжатый слизью, он надел скафандр и шлем и, как только вырвался из органической платформы, взлетел красивой параболой в условный низ корабля, разгерметизировав скафандр. С этого момента ему теоретически оставалось жить несколько секунд. Воздух полностью покидал его легкие, которые должны были сложиться, как крылья жука под хитиновой броней. Артериальное давление должно было взорвать более слабые сосуды, а из глаз, ушей и носа хлынула бы кровь, превратившись в лед. Глаза и губы, затвердев как камень, отразили бы свет фосфоресцирующих стен. И это все в безмолвии и неподвижности кормовой палубы, нарушаемой только движением рук и ног Джонсона. Но этого не произошло.

Dieu Le Veut – абсолютно случайно – был в километре отсюда, выращивал на стене новый кластер. Это случалось раз в несколько лет, когда в результате метаболизма корабля одна из старых камер была повреждена и переварена. На этом этапе личинка кластера имела форму сплющенного пузыря диаметром около трех метров и готовилась к отделению от стены-матки. Аланис вовремя заметила перемещение Джонсона и безошибочно угадала его намерения. И в момент, когда доктор открывал клапан, соединявший шлем с воротником скафандра, а из растущей трещины вырвалась струя замерзающего на глазах водяного пара, она отдала Ковчегу команду. Диагностика ситуации с помощью DLV длилась полсекунды, еще две – определялись координаты безжизненно летящего человека и формирование пузыря из смеси азота и кислорода. Следующая секунда – отсоединение кластера от стены, которая моментально сжалась, чтобы выстрелить еще не полностью сформированный модуль в сторону умирающего доктора. Пузырь был соединен с остальной частью корабля очень эластичной пуповиной толщиной меньше миллиметра. Через несколько секунд он оказался там, где, по расчетам SI, должен находиться несостоявшийся самоубийца.