Йен Уотсон - Блудницы Вавилона

— Да простится мне такое предположение, — с горечью сказал Алекс, — но, по-моему, ты больше хочешь заполучить меня в качестве раба, чем я тебя. Так кто что продает и кому?

— Интригующий вопрос, — согласилась она. Вот и все, что принес визит Фессании.

Алекс бродил по городу с полуторами шекелями, которые позаимствовал-таки у Гупты, — они лежали в туго свернутом пакетике, пристегнутом к набедренной повязке бронзовой булавкой.

На поклон к индийцу он отправился почти сразу после ухода Фессании. В одном она была, несомненно, права: без денег слишком опасно. Это почти то же самое, что и остаться безоружным. В некотором смысле счет за все потерянное следовало бы предъявить Деборе. Если бы она не ушла, не дезертировала… Из-за нее его ободрали как липку и пустили голым по миру. С другой стороны, даже повстречай он на улице Дебору и явно преуспевающего Шазара, такой долг публично требовать не станешь.

Полтора шекеля. Какая-никакая передышка. А пока забудь о непредъявленном, а потому призрачном счете Камберчаняна — до завтра. Или послезавтра. Или…

Расписку Гупта не потребовал. Возможно, сумма была для него пустяковой. Может быть, он и впрямь поступил так из дружеских чувств. Или только посмеялся тихонько про себя, не желая тратить время на заполнение глиняной таблички по поводу денег, которые сам же, пустив в ход какой-нибудь ловкий приемчик, и вытащил у недотепы.

Не в силах заставить себя забыть о деньгах — каждый раз, когда он пытался это сделать, они вспоминались сами собой, — Алекс дошел до Радужных или висячих садов.

Сады занимали семь террас дворца Навуходоносора с солнечной стороны. На нижнем уровне размещались конторы и складские помещения, а в дальнем северо-восточном углу — Зал Чудес. На сей раз Алекс подошел к дворцу с южной стороны, в том месте, откуда к тенистой зелени вели широкие мраморные ступеньки. Прохожий, остановившийся посреди пыльной и шумной улицы, видел кедры и кипарисы первой террасы, миндальные деревья и финиковые пальмы, хлопчатник Сеннахериба и оливы, частично скрывавшие верхние террасы. Как и горные террасы, они не только прятали, но и намекали на существование других, более высоких террас, но только в данном случае гора была зданием, вытянутым зиккуратом из семи покоящихся на прочных колоннах уровней. Длина дворца превышала его высоту, хотя и высота была немалой.

Путь наверх охраняли македонские и персидские солдаты, которые, однако, никого не задерживали и никому не препятствовали. На середине лестницы, собравшись в кружок, судачили о чем-то несколько богато одетых дам. Стоявшие рядом слуги держали над их головами пышные опахала. Трое магов в черных одеяниях и высоких конусообразных колпаках спускались вниз, занятые оживленным разговором, — астрономы, астрологи, люди Мардука?

Алекс поднялся на первую террасу, прогулялся, взошел выше, на вторую: пальмы, папоротники и фонтаны. Одну за другой он осматривал террасы, оказываясь то в гуще кустов жасмина, то среди миниатюрных хвойных рощ, то в песчаном саду с суккулентами, то между терракотовыми урнами с высаженными в них апельсиновыми деревьями, лаврами и авокадо. Повсюду журчала, шумела и звенела вода, перетекая с уровня на уровень, низвергаясь водопадами, искрясь в струях фонтанов. Здесь обсидиановая статуя сфинкса, там — крылатый бык, дальше — слон. В самом конце каждой террасы высилась аркада с выходом к самому дворцу.

Сделаться садовником в Вавилоне! Работать в висячих садах! Вычеркнуть из памяти маленький свиток, Фессанию, Мардука и деньги! По пути Алекс уже встретил нескольких занятых своим делом садовников. Вот и еще один: тщедушный старичок, окропляющий водой каменный бордюр пятой террасы, чтобы с него не поднималась пыль.

— Добрый день, садовник!

— И тебе добрый день, грек. — Согбенные плечи, неуклюжие руки, на сморщенной коже пигментные пятна.

Сидеть бы тебе, дедуля, в кресле-качалке на задней веранде с пледом на коленях, а не гнуть спину в Вавилоне.

Эмигрировать в Вавилон в преклонном возрасте! Или ему уже все равно, где умирать? И, может быть, чем раньше, тем лучше? Или Вавилон стал для него воплощением желания смерти? Но здесь, среди буйной зелени, в садах, которые сами по себе олицетворяют антитезу тлена? Возможно ли такое?

— На что смотришь, грек? — Садовник закашлялся, хрипло, со свистом, хуже больного на рыночной площади.

— С вами все в порядке? Вы же стары.

Старик сплюнул, растер плевок подошвой сандалии и усмехнулся, явив беззубый рот.

— Умирают все, парень. Даже сам царь, а ведь ему всего-то тридцать три. Но это от лихорадки… Послушай. Ты, наверное, знаешь, что клетки тела заменяются много-много раз, но ведь существует и естественный предел, так? Город или царство — то же тело. А нет ли подобного предела у полиса, государства? Полис, который я покинул — Алекс понял, что старик имеет в виду Америку, — похоже, достиг своего предела. Предела, как тело. Подумай об этом.

Так ли? И где садовник постиг эту мудрость? Не здесь ли, в Вавилоне? Прозрение, достойное внимания НИИ в Эвристике: срок жизни каждого общества определяется неким изначально встроенным ограничителем?

Садовник огляделся, явно довольный меткостью и глубиной своего замечания и как будто ожидая аплодисментов от цветов и листьев, а Алекс вспомнил о своих подозрениях, что за всем происходящим наблюдают микрокамеры, а разговоры записываются через миниатюрные микрофоны. Уж не занесена ли мудрость садовника в базу данных спрятанного под землей в далекой Эвристике компьютера?

Или все устроено так, чтобы старик, попав сюда, познал именно эту истину в качестве утешения накануне неизбежного расставания с миром?

Много странного происходило в городе. Странные приливы осознания и просветления накатывали, словно вызванные древней — но более молодой — луной, светившей некогда над первым, настоящим Вавилоном.

— Александр умирает от лихорадки, — прошамкал садовник. — Вчера взбунтовались солдаты. Хотели знать правду. Умрет ли царь. Будущее без него страшит их. Бессмертные не знали, как их усмирить. Успокоились только тогда, когда увидели царя собственными глазами… — Старик фантазировал, рассказывая вечную бессвязную повесть — о былом, о собственной молодости или о событиях двухтысячелетней давности.

Далеко внизу, за скрытыми листьями террасами, за несколькими парапетами Алекс увидел — или ему показалось — Дебору, прогуливающуюся со жрецом Сина Шазаром! Пальцы сжали увитую плющом балюстраду. Фигурки были слишком малы, чтобы сказать наверняка, а потом их еще и скрыл баньян.

Он уже приготовился броситься вниз, промчаться зигзагом через шесть террас и попытаться перехватить гуляющих или проследить за ними — там будет видно! — когда садовник сказал: