Йен Уотсон - Блудницы Вавилона

Что до меня, то я за землероек! За крошечных пушистых малюток, снующих проворно по земле меж папоротников и цикад и прячущихся ловко от гулко топающих к смерти ящеров. Но то всего лишь предрассудок, предубеждение и желание повторить уже прожитую историю.

Кто способен ощутить время? Кто в состоянии прочувствовать его громадные аркады? Ах… И все же ловкий фокус нам удался!

Он срыгнул, и служанка тут же вытерла изрыгнутую массу цвета моря.

— Мир древний явно старше нашего. Он как старик, рядом с которым мы — нахальный юнец, пусть даже и живем дольше в большинстве своем, чем те, другие. Там — вечер, здесь — утро, потому что там — древность.

Таким образом, возрождая рассвет цивилизации, который ныне прах, в душе нашей мы делаем гигантский прыжок в полдень жизни и даже, может быть, в ее вечер. Мы выходим за пределы незрелого утра времени, в другие, более поздние часы будущего…

Стоявший неподалеку писец торопливо записывал все это, царапая воск заостренной палочкой. Зачем записывать, если есть микрофон, если за происходящим наблюдает скрытая камера? Уж где-где, а в этой комнате должно быть соответствующее оборудование. Как, несомненно, и повсюду в городе. Чтобы справиться с потоком входящей информации, наблюдатели должны пользоваться самыми современными компьютерами с функцией реализации нечеткой логики.

В своем, несомненно, спорном, но старательном следовании древним традициям Вавилон, возможно, стал первым самоосознанным полисом в мировой истории. Ничего подобного не было нигде и никогда. Чем-то вроде общинного мозга. Может быть, Вавилон и сам компьютер, построенный из людей, а роль микросхем памяти исполняют глиняные таблички и вощеные дощечки.

Утомленный монологом Александр откинулся на подушки и закрыл глаза. На веках его лежала краска. Управляющий потянул гостя за рукав, давая понять, что аудиенция окончена.

Алекс уперся. Он так и не успел ничего сказать, кроме нескольких слов, и сейчас его одолевало желание выговориться, отдаться на милость повелителя.

— Царь Александр! — воззвал он. Управляющий потянул сильнее. — Простите, ваше величество, но вы задали мне вопрос.

Веко дрогнуло и поднялось.

— И ты ответил.

— Я должен рассказать кое о чем еще.

Но о чем? Какую повесть предложить царю? О маленьком свитке? О Фессании? О Деборе, Шазаре и Мардуке? Последние трое были, конечно, героями одной повести, но ведь три эти нити можно и расплести для пущего эффекта. Люди Александра к пыткам не прибегают, докапываясь до истины только с помощью логики… Он растерялся. И все же… он не совершит ничего предосудительного, если расскажет о своем открытии. Может быть, его даже вознаградят. Чем? Мешочком с монетами? Дозволением жениться на Деборе? Нет, правдой…

— Ваше величество, я нашел устройство, изготовленное с помощью tekhne будущего.

Глаз закрылся, но накрашенные губы снова шевельнулись.

— Еще одна книга предзнаменований? Расскажи о ней Аристандру, а не мне. Я — книга предзнаменований Вавилона, Аполлон Прорицающий.

Управляющий пригнул Алекса к полу.

— Плохой мальчик, — прошептал он.

Пятясь задом, с горящими щеками и на четвереньках, гость выполз в коридор. Управляющий щелкнул пальцами, подзывая стражу.

— Доставьте его к Аристандру. Живо!

Алекса провели по другому коридору, тоже пропитанному тяжелым сладковато-гнилостным запахом, мимо дюжины дверей. Остановились у тринадцатой.

На стук отозвался высокий костлявый греке длинным пониклым носом, напоминающим хобот тапира. Лет пятидесяти, чисто выбритый, с завитыми, спускающимися кольцами на шею волосами. Голова перехвачена плетеным серебристым шнуром.

На кончике длинного носа образовалась капля. Он вытер ее рукавом, но ее место тут же заняла другая. У грека был насморк или же, может быть, нос его, подобно сталактиту, удлинялся с годами за счет выделения жидкости и отложения солей.

Управляющий объяснил, в чем дело, и Аристандр впустил его, Алекса и стражей.

Столы, табуреты, полки, большая часть пола и половина кровати завалены глиняными табличками и свитками папируса. На стенах таблицы со странными геометрическими рисунками и примечаниями, сделанными красными чернилами. В одном углу водяные часы, у окна — солнечные, а еще неизвестного назначения устройства с зубчатыми колесиками, дисками и шестернями.

— Устройство, изготовленное с помощью tekhne будущего, вот как? — Аристандр вытер нос, накрутил на палец прядку волос. — Изложи подробно все обстоятельства.

— Да… но кто вы? — спросил Алекс.

— Глупец, — сказал управляющий. — Перед тобой Аристандр, придворный футуролог.

— Так оно и есть. И время идет.

— А я-то думал, что в Вавилоне время стоит.

— Мое время бежит. И царя тоже.

— Когда он умрет, будет ли назначен другой Александр?

Оплеуха больно обожгла щеку.

— Переходи к делу.

Алекс подался назад и наткнулся спиной на острие копья.

— Я… Извините. Могу ли я говорить о вещах, которые не относятся к Вавилону?

— Разрешаю. — Аристандр посмотрел на стражей. — Вам запрещается повторять где-либо то, что вы здесь услышите, а не то ваши уши проткнут раскаленными иголками.

— Ну, получилось так… — начал Алекс. Остальное — но не все — вывалилось из него само собой.

Вытянув большую часть оставшегося хитроумными вопросами — нюх на детали у Аристандра оказался отменный, несмотря на заложенный нос, — футуролог едва заметно усмехнулся.

— Думаю, нам не помешает выпить вина, — сказал он и, отложив в сторону папирусы, поставил на освободившееся место кувшин и три чаши, которые сам и наполнил. _ Что ты об этом думаешь? — Вопрос был адресован управляющему.

Управляющий утолил жажду с жадностью человека, иссушившего горло пространной речью.

— Заговор, — ответил он. — Вот что это такое. С одной стороны, глупейший заговор. А с другой — он же, но более тонкий и глубокий, хотя многое остается пока неясным. И в самом сердце — вот этот мальчишка, простодушный младенец с неустойчивой психикой.

Алекс почувствовал, что краснеет. Неоперившийся юнец, вот он кто. Сопляк, из которого Митч старался, да так и не смог сделать мужчину, бойца.

Однако же кто есть мужчина, если не выросший мальчишка? В какой-то момент Алекс вдруг увидел Аристандра и управляющего такими, какими они, возможно, и были на самом деле: большими, потертыми временем мальчишками. Дети, которыми они когда-то были, проступали из плоти взрослых. В отсутствие зеркал — если не считать таковыми полированные стеклянные диски, встроенные в футурологическую модель Аристандра (или что-то другое, чем это могло быть) — себя самого он не видел.

— И я так думаю, — согласился футуролог. — Глубокий заговор может быть чистой воды игрой воображения. Но нельзя не замечать явное предзнаменование.