В Бирюк - Венец [СИ]

Конечно, в мирное время с архиереями так не поступают. Что повышает привлекательность применяемой технологии и для воина, и для инока: редкость, экзотика, «запретный плод сладок». Попы вообще и епископы в особенности пользуются, как правило, авторитетом, уважением у русских людей. Попробовал бы кто-нибудь учудить подобное с Нифонтом Новгородским! — Так Нифонта и уморили голодом в Киевском Порубе. За непослушание. По другому, более академическому, поводу.

«Спор о посте», «неправда митрополичья» показали, что пастыри… разные. Не все — «правильные». Табу неприкосновенности дало трещинку.

— Если митрополит — вор, посадивший игумена в Поруб «не по правде», то почему епископа нельзя пощупать? Отдраконить? Выдоить как козу. По случаю, для интереса. Они ж все такие, нечестные.

Увы, как часто бывает в поле сексуальной деятельности хомнутых сапиенсом, после мгновений удовольствия приходят минуты осознания. Иногда далее следуют годы сожалений.

«Дети — нaшa радость. Женщины — нaшa слабость. Один раз рaсслaбишься и всю жизнь рaдуeшься…» — мудрость очень не новая. Но здесь некорректна: детей — не предвидится, радоваться — нечему.

Человеку с мечом не свойственна длительная и многосторонняя рефлексия. Которым свойственна — уже похоронили.

Ощутив момент собственного величия, покорную дрожь в своей руке фрагмента тела архипастыря, воин скоро подумает о будущем. А опытный, как здесь — уже об этом думает. Наевшаяся «мёда» «неправильная пчела» должна уничтожить свидетелей своего «пиршества». Иначе придёт вышестоящий «пасечник» и сделает из «мёдосборщика» мокрое место.

Не берусь пророчествовать о подробностях, но концовка очевидна: Кирилла прирежут. Отмазка примитивна:

— Кидался, сопротивлялся. А мы и не знали — кто это. В горячке боя, в напряжении зачистки… когда из-за каждого угла ворога ждёшь… Быват.

Накажут. Но… Кирилл — Туровский. Туровские князья — союзники Жиздора. Политрук противника. Не хорошо, конечно, но так ему и надо. Ибо — нехрен. Против нашего и нас всех? Случайно прирезали? — Ай-яй-яй, два наряда вне очереди.

Одна беда: Кирилл имеет место в моих планах. Он нужен для коронации Андрея. Хотя, конечно, можно и обойтись. Он интересен и в дальнейшем: как канал связи, а, может быть, и как рычаг воздействия на Туровских князей. Хотя можно и без него.

Если этого зарежут — там нового какого-нибудь изберут. Мне — неизвестного, вряд ли лучше по морали и политике, наверняка хуже в части литературного таланта.

Я уже говорил: каждый персонаж «золотой нашлёпки» — затычка на канализационной трубе, этого пришибёшь — другое, свежее дерьмо наверх вылезет.

А не придти ли бедняге на выручку? Осознаёт ли «выручаемый» всю глубину постигших его неприятностей? Или ему нравится процесс, а моё вмешательство будет воспринято как нежелательная, весьма досадная помеха? Понимает ли он перспективу скорой смерти? И как он к этому относится? Как к истово желаемому мученичеству, открывающему кратчайший путь к цели всего земного существования, к награде за многолетние монашеские подвиги — вратам в райские кущи?

Что есть «хорошо», и что есть «плохо» для конкретного архипастыря? Не будет ли моё вмешательство «навязанной услугой»? Не является ли оказание помощи христианину, особенно — священнослужителю, в части избавления его от страданий, от смерти — препятствованием в достижении его личных экзистенциальных целей?

Не представляет ли наблюдаемый процесс наглядное выражение того, что так горделиво описывает ап. Павел: юродствование Христа ради?

Не в этом ли состоит для Кирилла «смысл жизни»? Могу ли я позволить себе её «обессмыслить»? Если я выступлю в роли преграды на пути его души к вечному блаженству, то ни о какой благодарности не может быть и речи.

Короче: следует ли не мешать этим добрым людям продолжать их игрища? А уж потом, когда епископ, заливая пол кровью из перерезанного горла, вознесётся в Царство Божье, где сонмы ангелов небесных «Вас встретят радостно у входа», приступить к исполнению законов мира тварного, ничтожного, земного. В моём личном их понимании.

Наверху лестницы раздался лязг и топот. Я отскочил на пару ступенек вверх и злобно зашипел навстречу спускающимся. Слоны, факеншит, подкованные! И подков нет, но так грохочут!

Свалившийся мне на грудь споткнувшийся на ступеньках Охрим растерянно крутил одиноким глазом:

— Мы… спешно… на подмогу…

— Факенш-ш-ш-ш-ит! Т-ш-ш-ш…

Команда замерла кто где стоял. Даже дышать перестали.

Хорошие ребята. Очень хорошие. Но шумные. Тоже — очень.

— Выдохните. Тихо. Сухан — ко мне. Выглянь влево. Заднего снять топором. Аккуратно. Так, чтобы он мечом переднего не зарезал. Погоди. Охрим. Глянь вправо. Всех стоячих бить.

— Насмерть?

— Как получится. Сухан, готов?

— Рисково.

— Ждём.

Ребята подтянулись к выходу, построились плотненько.

Проход узкий, а люди с оружием громоздки. Мне пришлось, чтобы не мешать бойцам, перебраться в конец построения.

Мы молча стояли в темноте лестницы.

«В мире нет ничего разрушительнее, невыносимее, как бездействие и ожидание» — Кто это? Герцен? — Как же ты прав, колокол ты наш! Вот этим я и занимаюсь. Разрушаюсь и не выношу.

Отсюда я ничего не вижу, ничего разумного сказать не могу. Только тупо, от нервов, заорать «в атаку!».

Судьба полководца. Привёл, построил, указал цели, определил критерии… И — жди. Терпи, потея от напряжения. Пока кто-то другой, в меру его собственного разумения ситуации и твоих, не сильно подробных ЦУ, посчитает, что уже…

Философичность рассуждений с оттенком мировой скорби по поводу вселенского нарастания энтропии и усиления белого шума в информационных каналах несколько тормозила кипение адреналина в жилах и стремление бежать сразу во все стороны, выпучив глаза и вопия матерно-бравурно…

Выдох Сухана при броске топора я услышал. Мгновенно всё завертелось. Охрим скомандовал «Бой!» и парни метнулись вперёд. Я… как-то проспал. Выскочил в пещеру с двухсекундным опозданием.

Ну, типа, уже всё.

Справа Охрим с мечниками набегают на «саркофагнутую» группу. Те смотрят растерянно, хотя и тянут мечи из ножен. Тут понятно: четверо против пяти моих, без подготовки, без щитов, без сомкнутого строя… не вопрос.

Слева вопит кучка лежащих тел. Подскочивший к ней Сухан пнул что-то на земле ногой и, в свете пляшущих от резкого движения воздуха свечей, мелькнула железка. Грохнула в стену местной Голгофы, лязгая и звеня свалилась на пол. Меч. Отражально-психиатрический.

Сухан схватил за шиворот верхнее тело и откинул в сторону. Нижнее, вопящее и елозившее, начало быстро-быстро отползать от престола со свечами, отчего монашеское одеяние задралось, открывая обзору тощие белые ноги со спущенными на щиколотки штанами.