В Бирюк - Венец [СИ]

— Господин епископ, не удосужишься ли ты прочитать правила церковные прежде, чем являть благочестивому собранию невежество своё? Ведь сказано же: «поставление в патриархи». Где ты видишь здесь патриарха? Мы толкуем о митрополите. Или ты разницы не понимаешь? Архиерей…

Съел?

А вот более существенное возражение, уже не формальное, но смысловое:

— Наречь сего доброго человека, известного своим благочестием, книжной мудростью и о вере радением, митрополитом — мы можем. Однако же, для поставления надобно рукоположение Патриарха. А Лука Хрисоверг на такое не пойдёт.

Кириней Белгородский весьма разумно указывает на очевидное препятствие: требуется согласие вышестоящего.

А что говорит по этому поводу сов. классика? — «Согласие есть продукт при полном непротивлении сторон».

Так ведь я знаю и другой афоризм из того же источника: «Ответ есть эквивалент мысли»!

Их есть у меня! В смысле: мыслей. И их эквивалентов.

— Вот представь: приходит Кирилл к Луке. Подаёт тому грамотку о своём наречении. С печатями Государя Всея Руси и епископов. И твоей, надеюсь. Что делает Лука? Конкретно? Ногами топает, слюнями брызгает? Сажает в темницу глубокую, тащит на плаху высокую? Что?

— М-м-м… На то ответить нельзя. Как Лука решит, так и будет. Вернее всего… по моему суждению… выгонит. Послание государю напишет доброе, увещевательное. Как с Феодорцем было.

Историю о том, как Бешеный Федя, при поддержке Боголюбского, пытался стать вторым митрополитом на Руси, как получил от Патриарха отказ в метрополии, но с прямым рукоположением в епископы Ростовские, и, минуя Киев, явился в Залесье — я уже…

Тот эпизод даёт ещё один пласт смыслов: Лука тогда не позволил Боголюбскому иметь «карманного» митрополита в Ростове. Теперь Андрей снова требует поставить «своего» митрополита. Но уже на всю Русь.

Типа: «Дурак ты, патриарх, всё едино по моему вышло».

Кириней рассматривает меня несколько иронично: дикий парень с лесу, простых вещей не понимает, а туда же, про метрополию Русскую суждение иметь пытается.

Я тоже улыбаюсь в ответ:

— Так это ж хорошо! Вот воля Государя Всея Руси, вот воля архиереев русских. Патриарху наши заботы не интересны? — Мы не в обиде, извиняйте, зазря побеспокоили. Кирилл возвращается, докладывает об ответе Луки, мы, имея отказ Патриаршего Престола, решаем свои заботы сами. Например, благословляя митрополита кистью св. Климента. Не по своей к вражде стремлению, а исключительно по воле Патриарха, отказавшегося выполнять писаное соглашение между Престолом и Великим Князем. Кто уговор не исполнил — того и вина.

Снова окидываю взглядом епископов и, обращаясь уже к Боголюбскому, повторяю:

— Неисполнение ряда есть клятвопреступление. Как сделали воры новогородские. Коли Патриарх за слова свои не отвечает — бог ему судья, будем жить сами.

Кириней морщится: обвинить Патриарха в клятвопреступлении, просто предположить такую возможность… приличные люди о таком не говорят. И тут же предлагает следующий вариант:

— Ну, от слов своих Лука не откажется. Однако будет убеждать, увещевать, склонять к прежнему. Пребывание наречённого митрополита… может надолго затянуться. На годы.

Оч-чень хорошо! Ванька-лысый со своей стороны, со стороны опыта гос. бюрократии 21 в., а епископ Белгородский со своей стороны, со стороны бюрократии церковной 12 в., пришли к одинаковому выводу. Вывод? — Вывод правильный.

— Радостно мне слышать слова человека умного, многими опытами умудрённого. По суждению моему, так и будет. Лука не скажет «да», не скажет явного «нет», но будет убеждать вас, епископов русских, государя, переменить решение своё. Будет писать письма увещевательные, тянуть время. А между тем накопилось на Руси великое множество спешных забот церковных.

— Каких таких спешных?! Что ты выдумываешь?! Что ты судишь о делах епархиальных, тебе неведомых?!

Баба-яга — мальчик для битья. Несколько не по фольку получается.

— Тебе ли, Михаил, не знать о безобразиях, творящихся в Смоленской епархии? И полугода не прошло, как предшественник твой Мануил Кастрат покинул сию юдоль скорби, а пьянство, разврат, мздоимство уж захлёстывают земли смоленские. Уже и иноки девок непотребных в обители святые приводят да с ними игрища бесовские многодневно устраивают.

Ты смотри у меня! Ишь, расселся, раскричался. Я и на тебя такого компромата накопаю… сам колпак свой снимешь да в стыде и слезах пойдёшь грехи отмаливать

— Лжа! Нет такого! Укажи где!

— Я-то указать могу. Только какой ты пастырь? Ежели про паршивых овец в стаде твоём у прохожего человека спрашивать надобно? Сам уследить не можешь? Своё ли место ты занимаешь?

Классика корпоративного управления: публичная порка случайной выборки. Впрочем, епископ Смоленский не вполне случайно попал на роль наказуемого. А его искреннее возмущение, попытки противоречить, оправдаться являются для меня очень приятным подыгрыванием партнёра. Он так органичен!

О безобразиях… Да, есть. Епархия — большое хозяйство. Там «всегда есть место подвигу». И — мерзости. А у меня растущая агентурная сеть. Ходят по Руси мои скоморохи, крутят свои точила точильщики. Поток новостей, слухов, сплетен стекается во Всеволжск. Фильтруется, структурируется и мне докладывается. Я про это уже…

Не скажу, что у смоленских так уж всё плохо по сравнению с другими, но смена лидера корпорации приводит к нарастанию бардака. А тут ещё смута, война, поход… Пару примеров «некошерности» я знаю, есть чем «глаза колоть».

— Из дел спешных полагаю особенно безотлагательными следующее.

Как бы тут лишнего не сболтнуть…

— Крамола Новогородская жива. Архиепископ Илия её поддерживает. Проповеди его ведут к воровству, измене, кровопролитию братоубийственному. Иереи же православные должны проповедовать веру христову. Мир, любовь, смирение. «Нет власти аще от бога». «Кесарю — кесарево, богу — богово». А не идёт ли Илья проповедями своими противу нашего, знаете ли, Иисуса Христа? Посему полагаю необходимым призвать владыку Новгородского на суд митрополичий. И увещевать его.

— Не придёт.

Самый южный, Поросьский, епископ знает, что сделает самый северный.

Хуже: это знают все.

Нифонта в 1145 году вот так же вызвали на увещевание, а потом Изя Блескучий держал его два года в Порубе, пока Долгорукий не взял город и не выпустил святителя. Через десятилетие Нифонта снова позвали в Киев и уже другой Изя — Давайдович, который и князем-то был в тот раз всего несколько месяцев, ухитрился заморить в том же Порубе владыку Новгородского голодом.

Этот опыт не забыт.

Но есть «правила игры», и я слышу замученный, но твёрдый голос Антония Черниговского: