В Бирюк - Чума [СИ]

Кавалерийские стычки на длинноклинковом оружии показали б о льшую эффективность укола.

Польский улан Д. Хлаповский (1809 г.):

«полк [французских] кирасир после атаки завязал рукопашную схватку с венгерскими гусарами. Я был удивлен, увидев, когда венгры отступили, что их мертвых тел лежало гораздо больше, чем французских. Основной причиной было то, что венгры рубили саблями, а французы кололи».

Укол, при прочих равных условиях, всегда короче, чем удар. Чтобы нанести смертельное поражение точным уколом, достаточно углубиться в тело на 18 см, рубящий удар требует гораздо больших усилий.

Французский полковник-легкокавалерист де Брак:

«смертельные удары — это уколы, другие же только ранят. Колите, колите, как можно больше! Всякий уколотый вами будет сброшен на землю; те же, которые избегнут ваших ударов, будут все-таки устрашены ими, и кроме того, они дают вам то преимущество, что сами вы никогда не открываетесь и всегда готовы к отбиву».

Сравнение укола и удара дискутировали весь XIX век. Сторонники удара приводили массу аргументов, начиная от опасности остаться без оружия или травмировать руку при слишком глубоком уколе (случалось), кончая психологической предрасположенностью человека к удару. Дискуссия мало повлияла на практику: все кавалерии Европы к второй половине XIX века отказались от сильно изогнутых клинков в пользу слабоизогнутых. К уколу приспосабливают рукоять: черен приобретал анатомические качества, на спинке клинка появилась площадка под вытянутый для более эффективного укола большой палец. К концу XIX века большинство образцов длинноклинкового оружия снова превратилось в кавалерийские шпаги с сугубо факультативной возможностью рубящего удара.

Россия не оставалась в стороне.

«Общий опыт тактики» (1807 г.):

«…все опытные кавалеристы советуют более колоть, нежели рубить; ибо первый способ сражаться несравненно опаснее, и для храбрых и искусных выгоднее, потому что могут выбирать место, куда ударить».

«Правила обучения кавалерии фехтованию» (1861 г.):

«…укол имеет неоспоримое преимущество пред ударом, и верный удар причиняет часто рану незначительную, укол же, хорошо направленный, почти всегда смертелен; притом укол отбить, в особенности на коне, довольно трудно, и при нанесении укола гораздо легче закрыться нежели при нанесении удара. Поэтому уколу следует всегда отдавать преимущество пред ударом и употреблять его при первой на то возможности».

Развитие по спирали: от укола к удару и обратно. Правда, спираль «двойная»: пока одни от «порубки» переходят к «поколке», другие двигаются в обратном направлении.

Французы, потерпев поражение в наполеоновских войнах, оценили саблю. Поскольку сами они в гибели империи виноваты быть не могут, то нужно менять кровати… э-э-э… виноват — клинки.

Они заменяют саблей палаш, а русские военные любят все французское. В 1817 году на вооружение российских драгун принята сабля легкокавалерийского образца с сильно изогнутым клинком.

И снова обратно.

Генерал от кавалерии Н.Ф.Плаутин, в 1856 году стал не только командиром Отдельного гвардейского корпуса, но и председателем комиссии для улучшений по военной части: «укол есть основание всякого фехтования»…, «сабля должна совершенно уступить место палашу». Его обоснование преимуществ прямого клинка перед изогнутым тем более ценно, что генерал б о льшую часть своей карьеры (воевал во всех российских кампаниях, начиная с 1812 года) был в гусарах, вооружённых как раз саблей, и имел опыт боевых действий против европейской и турецкой кавалерий.

«Рубка и фехтование» (1904 год):

«самый существенный и наиболее легкий прием для поражения противника есть укол».

Где здесь место излюбленному многими «лихому сабельному удару»? Рубке «славной дедовской казачьей шашкой»?

Рубить? — Бурьян за сортиром. В бою — колоть.

Основное оружие казака — пика. На аршин длиннее уланской. Польские уланы из армии Наполеона отмечают, что при переходе на средние дистанции длина казачьей пики становится недостатком. Ею колют издалека. Особенно в спину. По словам Суворова, казакам надлежит колоть врага пикой, «…более всего в крестец». С пиками (укороченными) идут казаки на штурм Измаила.

Для казачьей шашки придумывают три уставных укола.

Исходное положение: правый кулак с рукоятью у правого погона. Клинок направлен вперёд, лезвием вверх. Уколы: влево, влево в пол-оборота, вправо в пол-оборота.

Перечень совершенно умножается в кругу любителей казачьей старины:

«Уколы можно наносить: прямо, направо, в пол-оборота направо, в пол-оборота вверх и вниз направо, налево, в пол-оборота налево, в пол-оборота вверх и вниз налево».

Это — для оружия, у которого нет упора (перекрестия, гарды).

По счастью, «любители» не состоят в действительной службе и взыскание за нарушение строевых «Наставлений» им не грозит.

Забавно: «романский» меч, позволяющий колоть, появляется в первой половине 11 в. Но его продолжают применять преимущественно для рубки. Только в 15 в. итальянцы формулируют: «смерть — на острие клинка». Хотя уже столетием раньше в Европе распространяются кончары и эстоки — колющее оружие, «запасная пика».

Причина перехода от удара к уколу в европейском средневековье очевидна: усиление доспеха, который невозможно прорубить, оставляет лишь небольшие участки, где ещё можно эффективно уколоть.

Вершина защитного доспеха — максимилиановский, первая треть 16 в. Потом народ на поле боя начинает раздеваться. В 18–19 в. большинство воинов не имеют существенного бронирования. Но их продолжают учить колоть.

Как выглядит правильный удар (не укол) шашкой? — Поручик Мамонтов, Гражданская войны:

«Рядом со мной разговаривала группа казачьих офицеров. Молодой удивлялся: „Почему среди убитых нет обезглавленных? Можно ли одним ударом отсечь голову? Видишь иногда прекрасные удары: череп рассечен наискось, а вот отрубленных голов я не видел“. Старший офицер объяснил: „Чтобы отрубить голову, вовсе не надо слишком сильного удара. Это вопрос положения, а не силы. Нужно находиться на том же уровне и рубить горизонтальным ударом. Если конный противник нагнется, а он всегда нагибается, то горизонтальный удар невозможен. Пехоту же мы рубим сверху вниз… Эх, жаль, если бы подвернулся случай, я бы показал, как рубят голову“. В одном из предыдущих боев мы захватили комиссара. Комиссара любезно попросили слезть и подойти к разговаривавшим офицерам. „Вот случай, который сам собой напрашивается“, сказал пожилой. С комиссаром были вежливы, предложили папиросу, стали разговаривать. Я все еще не верил в исполнение замысла. Но пожилой зашел за спину комиссара и сухим горизонтальным ударом отсек ему голову, которая покатилась на траву. Тело стояло долю секунды, потом рухнуло».