Фрэнк Герберт - Машина бытия

Подавив моментную вспышку гнева, Гвен правильно оценила это как жест отчаяния. Ее это заинтриговало. Она рассматривала круглое лицо, светлые глаза (определенно слишком маленькие, эти глаза), нос, как у мопса, и широкий рот над почти полностью отсутствующим подбородком. А также поспешно отступающая линия волос.

– Андрэ, ты выглядишь ужасно, – сказала Гвен.

Он пропустил оскорбление мимо ушей.

– Я созвал собрание персонала в полном составе, – все так же настойчиво сказал он. – Ты должна немедленно прийти.

– Зачем?

– Здесь двое военных, Гвен. – Он замялся. – Я в отчаянии. Либо мы решим их проблему, либо они нас погубят. Они заберут всех мужчин в агентстве!

– Даже тебя?

– Да!

Она шевельнула правой рукой, чтобы нажать кнопку экстренного разъединения интерфона.

– Прощай, Андрэ.

– Гвен! Боже мой! Ты не можешь бросить меня в такое время!

– Почему это?

– Мы повысим тебе зарплату, – задыхаясь, затараторил он. – Премиальные. Кабинет побольше. Дополнительные ассистенты…

– Я тебе уже не по карману, – сказала она.

– Я тебя умоляю, Гвен! Тебе обязательно нужно надо мной издеваться?

Она закрыла глаза и подумала: «Насекомые! Проклятые мелкие насекомые со своими мелкими эмоциями! Почему я не могу послать их во всеобщий ад?»

Открыв глаза, она спросила:

– А что за паника у военных?

Бэттлмонт промокнул лоб светло-голубым платком.

– Дело в Космической службе, – объяснил он. – Женский отдел. ЖЕНКОС. Вербовка упала почти до нуля.

Вопреки всему, Гвен это заинтересовало.

– Что там у них случилось?

– Что-то со скафандрами. Не знаю. Я так расстроен.

– А почему они свалили это на нас? Да еще ультиматум ставят…

Бэттлмонт глянул влево, вправо и наклонился вперед.

– Ходят слухи, что они проверяют новую теорию: якобы творческие люди лучше справляются с работой в условиях чрезвычайного стресса.

– Снова эта Психологическая служба, – сказала Гвен. – Вот ослы!

– Но нам-то что делать?

– Свистать всех наверх, – сказала она. – Беги на совещание.

– А ты там будешь, Гвен?

– Через несколько минут.

– Поторопись, Гвен. – Он снова протер лоб голубым платком. – Гвен, мне страшно.

– И не зря. – Она прищурилась. – Так и вижу, как ты в одной свинцовой набедренной повязке подкидываешь топливо в радиоактивную печь. Фрейд, ну и картинка!

– Это не шутки, Гвен!

– Знаю.

– Ты все-таки поможешь?

– На свой специфический манер, Андрэ. – Она нажала кнопку экстренного разъединения.

Андрэ Бэттлмонт отвернулся от интерфона и подошел к подлинному мусульманскому молитвенному коврику. Он сел лицом к высоким окнам от пола до потолка, из которых открывался вид на восток через центр Манхэттена. Обычно в ясную погоду вид с тысяча четыреста семьдесят девятого этажа небоскреба «Звезды Космоса» был захватывающий, но сегодня над городом нависала завеса из облаков.

Впрочем, здесь, наверху, было солнечно, не считая настроения Бэттлмонта. По его нервной системе с воем колесил страх.

Сидя на молитвенном коврике, он упражнялся в йогическом дыхании для успокоения нервов. Военные подождут. Им придется подождать. Необходимость обращать лицо в сторону Мекки отпала месяц назад, однако от предыдущей религии всегда что-то оставалось.

Около года назад Бэттлмонт вступил в клуб «Религия месяца». Его соблазнила кампания глубокой мотивации, проведенная его же собственным агентством, а также одобрение Совета Братства.

В этом месяце поклонялись Реинспирированному Нео-Культу Святого Фрейда.

На облачный пейзаж под ним наложился пробный адекаль. Он запустил самый последний созданный Гвен Эверест питч ИБМавзолея. На фоне завесы пушистых облаков танцевали гигантские радужные буквы.

«Сделайте свой совет бессмертным! Позвольте нам сохранить ваш голос и мысли в схемах вечной электронной памяти! Когда вас не станет, ваши близкие смогут слушать ваш голос. Вы ответите на их вопросы точно так же, как ответили бы при жизни!»

Бэттлмонт покачал головой. Боясь своей зависимости от живой Гвен Эверест, агентство как-то раз тайно записало ее на совещании персонала. Совершенно незаконно. Профсоюзы были жестко настроены против такого. Но ИБМавзолей провалился с первым же вопросом, заданным призрачному голосу Гвен.

– У некоторых людей слишком сложная мыслительная структура. Практически невозможно сделать точную психозапись, – объяснил инженер.

Бэттлмонт не обманывал себя. Исключительная гениальность троих владельцев агентства заключалась в том, что им удалось распознать гениальность Гвен Эверест. Собственно говоря, она и была агентством.

Иметь такого служащего было равносильно езде верхом на тигре. Синглмастер, Хакстинг и Бэттлмонт катались на этом тигре вот уже двадцать два года. Бэттлмонт закрыл глаза и представил себе Гвен: высокая женщина, худая, но с определенной грацией. На вытянутом лице, обрамленном волнами темно-рыжих волос, сверкали холодные голубые глаза. Своим остроумием она могла кого угодно разорвать в клочья. Она обладала бесценной способностью – гениально вытягивать рекламный смысл из полнейшей неразберихи.

Бэттлмонт вздохнул. Он был безнадежно влюблен в Гвен Эверест – вот уже двадцать два года. Именно поэтому он так и не женился. Интердорма объяснила ему, что он втайне желал, чтобы над ним властвовала сильная женщина.

Но это было лишь объяснение. Оно ему не помогало.

На мгновение Андрэ с тоской подумал о Синглмастере и Хакстинге, которые проводили свой ежегодный трехмесячный отпуск в гериатрическом центре на Оаху. Бэттлмонт задумался, осмелится ли он когда-нибудь предложить Гвен провести отпуск вместе с ним.

Всего один раз.

Нет.

Он понял, как жалко выглядит на молитвенном коврике. Толстый маленький человек в довольно непривлекательном синем костюме.

Портные делали для него то, что называлось «подчеркиванием выгодных сторон». Однако за исключением тех случаев, когда он смотрел в Зеркало Весты, чтобы увидеть, как примеры костюма проецируются на его идеализированное изображение, он так и не мог понять, какие именно у него «выгодные стороны».

Гвен его, несомненно, отвергнет.

Этого Андрэ страшился более всего. До тех пор, пока остается возможность…

Он вспомнил о том, что его ждут люди из Космической службы. Бэттлмонт задрожал и нарушил ритм йогического дыхания. Упражнение оказывало привычное воздействие: у него слегка кружилась голова. Он заставил себя подняться на ноги.

– От судьбы не скроешься, – пробормотал он.

Это осталось с месяца Кармы.

По словам Гвен, конференц-зал в агентстве был скопирован с императорской комнаты флорентийского борделя. Это было огромное помещение, углы которого украшали бесчисленные завитушки тяжелой позолоты. Те же узоры были вырезаны на стенных панелях. На потолке купидоны Челлини соседствовали с пейзажами Дали.