Николай Грошев - Павший мир. Выжившие [СИ]

С домами, где подъезды настежь, полное фиаско. Почему бы не попробовать с этими?

Он и попробовал. Вышел во двор, что б его из большего количества окон было видно и начал привлекать внимание громкими криками. Спустя минуты три, в окнах появились люди. Спустя ещё минуту, одно окно открылось и мрачный бородатый мужик, крикнул в ответ.

— Ты чего орёшь дебил блять? Чумных давно не встречал? Ты ещё поори, баран, может, услышат.

— Извините. Но мне отчаянно нужна помощь. Вы ведь не откажите? — Сказал Павел, довольный этой маленькой победой — первый раз не через дверь с ним общаются.

— Ну, — мужик почесал затылок, брови поднял вверх, потом пожал плечами. — Так-то ты не похож на того, кому помощь нужна. Но чего бы и нет? Только пустить, сам понимаешь — хрен знает кто ты вообще. Может ты из ебанутых.

— Кого? В смысле…, я как-то…

— Василич! — Открылось второе окно и туда высунулось полное лицо в очках.

— Чё? — Ответил бородатый.

— Чего ты такое говоришь? Опять своё заладил, фашист недоделанный!

— А чего такого? Ебанутые они и есть.

— Василич! — Возмущённо молвил мужик. — Не ебанутые они, а верующие. Ну, на крайний случай сектанты. Не надо тут, понимаешь, ярлыки на всех вешать!

— Сектанты?

— Это тоже такие верующие.

— А! Понял — тоже ебанутые, но по-другому. Ага?

— Василич, вот электричество включат, чумных выведут — вот видит бог, опять тебе штраф влепят.

— Тоже что ли ебанутый? Какой ещё бог?

— Это просто выражение такое! Идиот! — Окно захлопнулось, покрасневший и сердитый мужик на него смотрит. Теперь уже совсем и даже близко не доброжелательно.

— Послушайте, я только хочу получить ответы и всё.

— Ответы? Ну, этого добра у нас навалом. — С облегчением выдохнул мужик.

— Что произошло?

— А?

— Что с миром произошло, почему улицы пусты, а люди заперлись в домах?

— Не понял. — Мужик нахмурился, люди, смотревшие в окна, замерли. Те, кто собирался от окон уходить, сейчас вернулись обратно и взгляды у всех, он буквально кожей чувствовал — их взгляды из нейтральных, перешли в подозрительные, настороженные.

— Я не помню ничего. — Честно рассказал Павел. — Я очнулся, а тут всё это. — Он широким жестом указал на мир вокруг. — Что происходит? Что случилось и почему?

— Тааак! — Протянул мужик, задумчиво поглаживая бороду. — Говоришь, не помнишь?

— Совершенно ничего.

— Хм, а оружие где взял?

— С ним и очнулся.

— Василич. — Снова открылось то же самое окно.

— Чё опять?

— Ты глянь — с пукалки его всё ж спилено.

— Чё ещё там спилено? Чё ты меня путаешь?

— Идиот! Глаза разуй! Электроники никакой нет!

— Ну. А нахер она счас-то? Не работает нихера…

— Спилено — говорю же, глаза разуй! Ещё до того он всё убрал. И смотри — ни фонарика, ничего.

— Хм. — Мужик совсем какой-то сердитый стал и хмурый. — А ведь и, правда. Ты ведь прям как ебанутые с картинки полицейской. И не помнишь ничего. Интересненько!

— Я…

— Ты это, подожди. Сейчас всё будет. У меня изолированный ответ тебе есть. — Мужик исчез в квартире. Спустя мгновение из окон исчезли ещё несколько мужчин.

Он ждал, чувствуя некоторое облегчение — наконец-то, получит ответы, а там будет видно, что делать дальше…, но это вот слово «изолированный», что-то оно значит. А в контексте происходящего, что-то оно значит не очень хорошее, что-то такое тревожное…, но что?

Когда мужик снова появился в окне, Павел понял. Не вспомнил, а именно понял.

Резко развернулся и максимально быстро побежал, сильно петляя и стараясь оказаться за какой-нибудь преградой. Над головой свистели пули, вспыхивали рубиновые и изумрудные лучи, пролетел над ухом сердито гудевший сгусток синего цвета — сгусток врезался в дерево и с шипением, в облаке синих веточек молний и искр, исчез. На дереве образовалась дымящаяся плешь, верхушку, словно ножом срезало, кроны опалило так, что листья пеплом посыпались.

— Ушёл мутант поганый! — Расстроено прокричали за спиной и Павел скрылся за углом соседнего здания. Однако скорости не сбавил и бежал ещё минут пятнадцать, после чего ворвался в ближайший подъезд, шмыгнул в открытую дверь на первом этаже, забежал в дальнюю комнату и замер у стены, направив автомат на двери.

Изолированный — это плохо. Потому что изолированный прибор, работает даже сейчас. А огнестрельное оружие, то и вовсе, как работало, так и работает…

Лишь спустя несколько минут, он перевёл дух и опустил оружие — особо и не было смысла его поднимать. Преследовать не станут. Люди заперлись в домах, они чего-то ждут, а кто-то неизвестный, поставляет им еду, воду и кучу ещё всякой всячины.

Ответы на вопросы, получить будет несколько труднее, чем казалось ранее. А примкнуть к одному из таких сообществ выживших людей, наверное, не получится и вовсе.

Всё-таки, двигаться к центру города, было самым верным решением. Оно и сейчас самое верное, но, как выясняется, оно и ещё и самое безопасное, несмотря на серьёзный риск помереть в процессе.

Люди, порой они такие люди…

С полчаса он оставался в том доме, постепенно выбираясь из него на улицу. Сначала вышел к дверям квартиры, где прятался, постоял там с оружием и, тщательно наблюдая за лестницей, спустился нище и вновь затаился, осматриваясь. Ему всё казалось, что за очередным поворотом уже стоит кто-нибудь с лазером и только и ждёт возможности прошить ему башку раскалённым лучом.

Конечно, никого там не было. В городе царили тишина и покой — покой мёртвого города…, который, как оказалось, таковым лишь казался. Жизнь тут била ключом, просто она затаилась, чего-то ожидая. Наверное, возвращения электричества. Ждут люди, когда всё вернётся к норме, станет как прежде, а как прежде, уже вряд ли будет. Но вряд ли кто-то это понимает, а если и понимает, старается не допускать подобной мысли. Люди плохо воспринимают что-то новое, будь то мелочь или нечто глобальное, первая реакция всегда одна — отрицание. Они изо всех сил цепляются за прошлое, даже если стало очевидно, что оно утрачено навсегда. Трудно людям отказаться от того, к чему они привыкли с детства. Порой настолько трудно, что они готовы умереть, лишь бы не сталкиваться с новым, лишь бы не меняться, не подстраиваться под новые условия. В такой ситуации, лучше всего чувствую себя дети — они не помнят ничего другого, они в новых условиях оказались с самого начала своей сознательной жизни, и принимают их как данность.

Дети и те, кто лишился памяти. Им проще влиться в новый мир, в новую жизнь.

На выходе из подъезда, он простоял дольше всего, изучая окрестности максимально внимательным взглядом и особо не высовываясь наружу. Пора уже обзавестись такой привычкой, а то мало ли — решит какой местный житель, тоску развеять, в окошко с пятого этажа высунется и давай стрелять по всему живому, что мимо ходит, пространство аурой своей засоряет.