Дэвид Брин - «Если», 2015 № 04 (242)

Он размышляет об этом в вагоне метро, держась за поручень, притиснутый к дверям пассажирами. Если это действительно будущее, думает он, то в таком будущем шансы у Халы, разумеется, есть. Там ей не страшен будет звериный рык. Мы все вымрем, как трилобиты, а она и подобные ей унаследуют этот мир. На обломках его создадут что-то свое. Хотя когда еще это будет? И неизвестно, будет ли вообще: быть может, распадется как неосязаемая иллюзия?

Он чувствует, что возвращается в привычную жизнь. Его уже удивляет, что эта ветка метро работает как ни в чем не бывало. Еще на перроне он посмотрел в Интернете последние новости и убедился, что никаких извещений о закрытии станций там нет. Наверное, опять протянули временный кабель. Сколько он продержится — сутки, двое, неделю, пару часов? Краем глаза Кирик видит отрешенные лица соседей. Вагон несется во мраке, рождая после себя взвихрения мертвого воздуха. Я знаю тайну, вяло думает Кирик. Я знаю невозможную тайну, которую не знает больше ни один человек. Мир скоро погибнет, по крайней мере привычный нам мир, и мало кто выживет под его катастрофическими обломками. Ну и что мне с этой тайной прикажете делать? Кричать об этом на улицах? Кричать об этом в вагоне метро? Очередной свихнувшийся идиот, которого сразу же заберет полиция.

И между прочим, я подъезжаю.

Кирик начинает примериваться, как бы ему протиснуться к противоположным дверям, и в этот момент лампы в вагоне неожиданно гаснут. Впрочем, они тут же загораются вновь, но — уже тусклым, почти неразличимым накалом аварийного освещения. Вагон тормозит так резко, что пассажиров прессует. Кто-то вскрикивает, кто ругается, кто-то недовольно бурчит, что он — подразумевается машинист — все-таки не картошку везет.

Еще никто ни о чем не догадывается.

А затем лампы гаснут совсем. Брезжит лишь слабенькое свечение из туннеля, позволяющее различать контуры отдельных фигур.

Ну вот, можно не кричать, думает Кирик. Зачем кричать, если и так понятно, что спасения нет. Это анафилактический шок, думает он. Один укус, и мы начинаем задыхаться, как под водой.

Оказывается, не когда-нибудь, а сейчас.

Оказывается, не где-нибудь, а именно здесь.

Вместе со светом умирают и звуки. Все в вагоне молчат, словно ждут, что вот-вот рухнет забетонированный многотонный свод. И в этой тишине слышится нарастающий шорох — будто ветер переворачивает и влечет по туннелю жесть осенней листвы.

Кирик, однако, знает, что это не листья.

Знает, что свет в вагоне не загорится уже никогда.

Шуршат тысячи хитиновых ног.

Это идут муравьи.

© Андрей Столяров, 2015

© Почтенный Стирпайк, илл., 2015

СТОЛЯРОВ Андрей Михайлович

____________________________

Петербургский прозаик и публицист Андрей Столяров родился в 1950 году в Ленинграде. Окончив биологопочвенный факультет ЛГУ по специальности «эмбриология», работал научным сотрудником в Институте экспериментальной медицины, НИИ геологии и геохронологии докембрия. С конца 1980-х — профессиональный писатель и участник петербургской Группы конструирования будущего, которая изучает закономерности возникновения, развития и гибели цивилизации. Эксперт Международной ассоциации «Русская культура», руководитель Петербургского интеллектуального объединения «Невский клуб». Выпускник двух «высших курсов» фантастики (малеевских семинаров и семинара Б. Н. Стругацкого), А. Столяров стал ведущим представителем петербургской прозаической школы; его творчество почти полностью лежит в русле фантастического реализма. В жанре дебютировал в 1984 году рассказом «Сурки». Известность пришла к писателю после публикации повестей «Мечта Пандоры» (1986) и «Третий Вавилон» (1988), в которых жесткая детективная интрига вплетена в апокалиптическую картину мира. Лауреат многих литературных премий («Бронзовая улитка», «Странник» и др.). Издавался в Болгарии, Венгрии, Польше, Чехии, Эстонии, Японии. На счету автора девять романов («Монахи под луной», «Жаворонок», «Мы — народ», «Обратная перспектива» и др.), а также несколько десятков повестей и рассказов. В «Если» регулярно публикуется с 1995 года.

/фантастика

/медицина

— Ну нет, стопроцентную защиту это тебе не обеспечит. И от побочных эффектов тоже гарантии никакой. — Элен всадила мне иглу в левую руку и нажала на поршень.

Я молча смотрел, как уменьшается в шприце уровень голубоватой жидкости, хорошо видимой сквозь пластик.

— Мы успели приготовить только десяток доз для эксперимента над собой, — объяснила Элен, — И все равно сейчас слишком поздно. У нас в лаборатории уже инфицированы как минимум трое, да и вообще половина Европы заражена… хотя этого никто толком не замечает… Так что времени на клинические испытания по всем правилам нет и не будет. Одобрено вот такое использование сыворотки — и это все. В любом случае… Ну, думаю, самое худшее, что с тобой может случиться, — это легкое повышение температуры. Надеюсь. Не слишком высокая плата за защиту от пандемии! Если боишься, могу одолжить тебе свой амулет.

Я почувствовал, что температура в левой руке уже повысилась. Но это, наверно, был психологический эффект.

— А ты-то сама уже сделала прививку?

Элен протерла место укола и мрачно усмехнулась:

— Ну, теперь-то можно признаться: эта доза сыворотки предназначалась для меня.

— И ты вколола ее мне?! — я судорожно втянул в грудь воздух.

— Ну да. А еще одной, для меня, просто нет. Знаешь, как трудно было вынести шприц из института? — в ее голосе прозвучала искренняя гордость. — У нас, между прочим, объявлен второй уровень биологической защиты!

— А мне ты дала понять, что это согласовано с твоим шефом… А что же теперь будет с тобой?! Положишься на свой амулет?!

— Что ж, раньше он мне всегда помогал, — Элен пожала плечами, — Даже тебя я заполучила благодаря ему…

Это было правдой. Когда мы впервые встретились, мне сразу бросился в глаза этот плоский камень на длинной цепочке, его необычная форма и глазчатая раскраска: синий круг, голубой, белый… Не найдя лучшей темы для знакомства, я тогда именно об амулете с Элен и заговорил.

— Но ведь ты, по своей работе, подвергаешься гораздо большей опасности! — я вскочил на ноги, — Я бы ни за что не позволил тебе…

— Да, конечно. Потому я и рассказала все только сейчас. После, — спокойно ответила она, привычным движением упаковывая шприц в пластиковый пакет: насчет утилизации использованного медицинского оборудования в их институте действовали самые строгие правила.