Дэвид Брин - «Если», 2015 № 04 (242)

Я вновь припомнил все, что знал о пандемии, — и содрогнулся от страха. Не за себя. За Элен.

…С тех пор, как мне довелось — против всех правил, но по воле Элен — перейти в роль подопытной морской свинки, прошла неделя. Я работал над очередной статьей о темной энергии и квантовой теории вакуума — точнее, перерабатывал ее с учетом требований редактора, отвечающего за тематику научного раздела нашего издания. К этому уже следовало привыкнуть: у Рюдигера всегда возникали одни и те же придирки. «О да, отличная популяризация: доступный стиль без ущерба для научных фактов. Конечно, конечно… Очень информативно. А эти новые данные о множественности вселенных — просто замечательно! Я впечатлен. Но… не кажется ли вам, что вы опять проигнорировали один аспект, самый важный для наших читателей: о Первооснове всего?»

Рюдигер никогда не сомневался, что именно является «самым важным для наших читателей». По его твердому убеждению, это была необходимость оставлять в любой научной теории шанс для религиозного объяснения. «Большой взрыв» как акт божественного творения, гипотеза квантовой пены [1] Одна из теоретических гипотез, существующих в современной квантовой физике: согласно ей, пространство и время не являются непрерывными, а состоят из дискретных частей. — Здесь и далее примечания переводчика. как возможность увидеть божий промысел — или по крайней мере волю некого абстрактного «высшего существа»… Бог как властелин вероятностей, жонглирующий множеством миров и постоянно подправляющий космические константы, — вот что ему было нужно. Короче говоря, переделайте первый абзац так, чтобы он был совместим с Писанием, прогнитесь под верующих читателей, сообщите им, что последние научные данные не исключают существования бога, а некоторые современные исследователи даже готовы пойти дальше и заявить…

Я еще раз перечитал письмо Рюдигера — и вместо того, чтобы переделывать первый абзац, удалил его целиком. Нет уж: так просто ты меня не возьмешь!

Когда Элен вернулась из института, я сразу уловил ее встревоженность. Она бросила сумку прямо у входа, торопливо (я едва успел поцеловать ее в щеку) прошагала по коридору — и, едва оказавшись в гостиной, немедленно сообщила, что ей нужно выпить. Я смешал ее любимый коктейль по старомодному рецепту: половина стакана — молоко, ложка меда, немного имбиря и до края островного виски. Мы сели на диван, касаясь друг друга плечами; Элен также торопливо, как вошла, сделала два глотка, потом еще один — и лишь после этого заговорила.

С пандемией творилось что-то странное. Она шествовала с континента на континент, не подчиняясь известным законам распространения вирусных инфекций. Несмотря на явно высокую опасность заражения, Всемирная организация здравоохранения настаивала на конфиденциальности: после скандала с вирусом H1N1 никто не хотел спровоцировать новый виток обвинений в «заговоре фармацевтического лобби». Так что в курсе были лишь считаные научные лаборатории, в том числе и Институт зоонозов, где работала Элен.

— Почему?

— Это как раз естественно: есть все основания полагать, что возбудитель сперва относился к числу тех, которые вызывают зоонозы, инфекции, распространенные в животном мире, на человека он переключился уже потом… Другое странно: в большинстве случаев такие «переключения» происходят на территории Юго-Восточной Азии и Центральной Африки. А сейчас центром распространения стал Ближний Восток.

Элен сделала еще один глоток. Щеки ее раскраснелись:

— Первым поднял тревогу один врач из Ливана. В журнале Global Outbreak and Response Network — это орган ВОЗ, они тогда еще не собирались ничего секретить — есть его сообщение об «атипичной инфлюэнце». Пять случаев, все местные: от Сирии до Синайского полуострова…

Она посмотрела на меня — и сразу угадала не заданный вопрос:

— Нет. Сейчас мы можем говорить о нескольких смертях, предположительно связанных с пандемией, на всю планету. В основном же симптомы довольно мягкие: небольшое и краткое повышение температуры… Так что у тех, кто против того, чтобы бить тревогу, есть все козыри.

— Тогда и вправду стоит ли? Если у кого-нибудь на несколько дней слегка разболится голова — это ведь не повод для паники. Не вы ли, медики, так часто повторяли нам, что лучше перенести легкую хворь без лечения, чем лупить себя по голове дубиной антибиотиков?

— Если бы дело было только в этом… — Элен тяжело вздохнула. Откинула прядь волос со лба. — Не буду утомлять тебя описанием того, что показали эксперименты на мышах, свиньях, приматах, даже птицах. В общем, возбудитель действует на некоторые сегменты ДНК. Блокирует работу какого-то гена, общего для всего человечества…

Стакан в ее руках почти опустел.

— Наверно, это очень древний ген, раз он оказывается общим и у профессора, и у пекаря… — с улыбкой произнес я. Но Элен даже не заметила моей попытки пошутить. Тихим, но дрожащим от напряжения голосом она объяснила, что речь идет, наоборот, о молодой в эволюционном смысле последовательности, которая есть только у человека и приматов. Что эта последовательность, определенная совсем недавно, является частью так называемой «мусорной ДНК». Которая еще несколько лет назад считалась бесполезным генетическим балластом, да и теперь никому не известно, какова ее функция [2] Функции «мусорной ДНК» действительно неизвестны, она, по-видимому, не является генетическим балластом (во всяком случае, не только им) — но вообще-то в ней с гораздо большей вероятностью находятся не молодые, а, наоборот, древние последовательности. .

— Ну, если пандемия поможет нам избавиться от генетического мусора, то можно только пожелать ей успеха, — сказал я с нарочитым легкомыслием. И тут же развил теорию, согласно которой между человеком и животными всегда существовал тот или иной обмен на молекулярном уровне, — и вот сейчас коллегам Элен предстоит первыми его исследовать, обогнав своих конкурентов из гораздо более именитого Института имени Роберта Коха.

Она смерила меня тем взглядом, которого, наверно, удостаивается бестолковый лаборант, уронивший колбу со смертельно опасной культурой, в результате чего приходится срочно эвакуировать всю лабораторию:

— Возбудитель пандемии вообще ничего не уничтожает. Он мельче, чем все известные вирусы, и действует на недоступном для них уровне. Японцы недавно доказали, что ему по силам преодолевать даже гематоэнцефалический барьер [3] Физиологический барьер между кровеносной системой и головным мозгом. В норме он непреодолим ни для бактерий и вирусов (те немногие возбудители, которым все-таки это удается, не «просачиваются» сквозь него, но «пробивают», повреждают), ни для лекарств, что крайне затрудняет лечение в том случае, если болезнь все-таки проникла в мозг. .