Исай Лукодьянов - Незаконная планета

Пограничный мир… Всегда в науке хлопотно с границами. Да и не только в науке.

Скорей бы добраться до вездехода, повалиться на диван, отдышаться, отдохнуть от тяжести скафандра, от страшной усталости.

Наконец они доплелись до машины. И остановились, пораженные, когда лучи фонариков осветили мохнатое тело, лежащее возле дверцы.

Из записок Лавровского

Он замерзал. Я не имел понятия, какая у них должна быть температура тела, пульс и прочее. Но было ясно, что этот абориген замерзал. Его прямо-таки трясло от холода, и он жался к корпусу вездехода, от которого исходило слабое тепло.

Почему же он не шел заряжаться?

Неподалеку работали, вырезая в блоках узоры, несколько других аборигенов, но они не обращали ни малейшего внимания на замерзающего сородича. Их лица (или, если угодно, морды) были совершенно бесстрастны, они только жмурились, когда мы освещали их фонариками. А ведь они не могли не видеть, что с их соплеменником стряслась какая-то беда.

Я предложил Морозову посадить аборигена в машину и подвезти к Дереву, чтобы он мог зарядиться. Но подсаживать его не пришлось. Как только мы открыли дверцу, абориген сам забрался в шлюз, сразу нащупал отопительный радиатор и, не переставая дрожать, припал к нему. Глаза его беспокойно бегали в узких красноватых прорезях.

Морозов сравнял давление в шлюзе и кабине, и мы откинули шлемы. Я выдавил из тюбика немного ананасного джема и протянул нашему гостю. Он, конечно, не взял. Даже прикрыл рукой свой широкий расплюснутый нос — запах джема явно ему не нравился. Значит, обоняние у них есть. Рука у аборигена была трехпалая, безволосая, в тонкой сеточке морщин, кончики пальцев — заостренные, черные и очень твердые на вид. А шерсть — густая и курчавая, как у хорошего мериноса. Бессмысленно было предлагать ему еду: энергозаряд — вот что было нужно этому существу. По-видимому, заряд у него кончился и по какой-то не понятной нам причине он не мог его восполнить. Однако было похоже, что тепло радиатора, к которому он прижимался, возвращало его к жизни — или, по крайней мере, поддерживало ее.

Я обратил внимание на венчик, окружавший голую макушку аборигена. Волосы шевелились, трепетали, как на ветру, и мне пришло в голову: не служат ли они этакой «антенной», скажем, для передачи мыслей? Звуковой речи у плутонян нет, но, несомненно, они друг с другом общаются — почему бы не предположить общение направленной мыслью?

Бедняга, он, должно быть, отчаянно к нам взывал, он пытался что-то объяснить — но мы не понимали его, а он нас не слышал.

Тем временем Морозов дал ход и повел машину к тау-станции. Я же быстро приготовил походный интроскоп, чтобы просветить аборигена. Особенно занимала меня контактная пряжка.

Я слышал, как Морозов в кабине ведет разговор с командиром, докладывает о нашем госте. Потом вездеход остановился. Морозов вошел в шлюз и передал приказ Прошина: немедленно выпустить аборигена, ехать к лодке и через сорок пять минут — к моменту выхода корабля из радиотени — доложить о готовности к старту.

— Пункт «е» разрешает нам определять…

— Это верно, — сказал Морозов, — но степень опасности возросла. Посмотрите сами.

Я шагнул в кабину. Сквозь лобовое бронестекло было видно, как возле машины толпятся аборигены. Что-то они делали, тащили блоки, некогда мне было присматриваться. Морозов указал на Дерево, на отпочковавшийся от него ствол и сказал:

— Очень быстро растут. Эта… отделившаяся конструкция… она, кажется, подвижна… Надо уходить.

Он с трудом шевелил языком, усталость едва не валила его с ног.

— Хорошо, — сказал я. — Но только через пятнадцать минут.

Мне нужно было провести хотя бы беглую интроскопию, без этого я просто не мог уехать. А получаса нам бы хватило, чтобы на большой скорости добраться до десантной лодки.

Морозов неохотно согласился, и я поспешил в шлюз.

Абориген сидел на корточках возле радиатора. Вроде бы он немного отошел в парнике, который я для него устроил. В его руках я увидел блоки — ту самую парочку блоков с резьбой, которую мы давеча прихватили для исследования. Кажется, я уже записал, что аборигены выглядят абсолютно бесстрастными, их лица не выражают никаких эмоций, — но тут мне почудилось в лице нашего гостя выражение упрямой решимости: дескать, скорее умру, чем отдам вам эти блоки.

Однако некогда мне было наблюдать за эмоциями. Я включил интроскоп и начал беглый — к сожалению, весьма беглый — осмотр. С первого взгляда стало ясно, что пищеварительных органов у аборигена нет вовсе. Сердце было примерно земного типа, четырехкамерное, а дыхательный аппарат выглядел неразвитым или, скорее, рудиментарным. Контактная же пряжка имела внутри, в полости живота, разветвленную форму, обросшую густой сетью кровеносных сосудов. Значило ли это, что тау-энергия в том виде, в какой преобразовывала ее зарядная станция, переходила непосредственно в кровь?

Нужно было, конечно, сделать экспресс-анализ крови и массу других измерений, как раз меня заинтересовали тени в полости живота аборигена — еле различимые тени каких-то отростков. Но я даже не успел к ним как следует присмотреться. Наш гость вдруг заметался по шлюзу. Он кидался из угла в угол, бился о стенки, я бросился его ловить. Это продолжалось с минуту. Морозов, вошедший в шлюз, заявил, что время истекло. Мы надели шлемы, и Морозов отворил наружную дверь. Плутонянин, не выпуская из рук кирпичики блоков, вывалился из шлюза.

Они помчались на юг, к тому месту, где оставили десантную лодку. Слева проплыл горный склон, и вспыхивающие там огоньки размывались от большой скорости езды, мелькали желтыми черточками. В свете фар круглились черные холмы. Морозов объехал их и увидел: курс вездехода пересекала группа аборигенов, они передвигались быстро, длинными прыжками. Морозов хмуро смотрел на них. Чего это они забегали, вместо того чтобы делать свои блоки?

— Вы, кажется, сказали, что эта… отделившаяся ветвь подвижна? — спросил Лавровский.

— Мне так показалось. От Дерева могут отделяться подвижные излучатели. Вспомните «Севастополь».

— Вы хотите сказать…

— Да. Если бы Дерево было достроено до конца, то они бы нас сожгли.

— Но почему? — сказал Лавровский, помолчав. — Неужели несхожесть цивилизаций — достаточное к тому основание?

Вездеход обогнал большую группу аборигенов, передвигавшуюся в том же направлении.

— Не к нашей ли лодке спешат? — сказал Морозов. — Ох, не нравится мне эта беготня.

— Боюсь, что мы совершили ужасную ошибку, — продолжал размышлять Лавровский. — Вы видели, как этот абориген вцепился в блоки? Мы не должны были их брать.

— Может быть, может быть. Но ведь эти блоки… Нет ничего важнее для исследования…