Исай Лукодьянов - Незаконная планета

Лавровский махнул рукой, не закончив фразы.

— Лев Сергеич, — сказал Морозов, — а ваши опыты не опасны?

— Нисколько! «Церебротрон» фиксирует работу ее мозга, для Нади это просто развлечение, а для нас — бесценная информация. Без Нади мы не сумели бы смоделировать аттентер.

— Понятно. Но вы, насколько понимаю, не собираетесь на этом останавливаться. Вот вы говорите, что это должно стать нормой. Намерены ли вы распространить опыты на…

— До распространения еще далеко.

— А вообще — нужно ли ускорять естественный процесс? Разносторонняя одаренность, владение собственным мозгом — к этому и сама приведет эволюция…

— Приведет, но когда? Через тысячелетия? Странно мне от вас это слышать, Алеша. Природа создала превосходный инструмент, способный переделать, пересоздать, улучшить и ее самое, и ее творение. Почему же нам не пустить этот инструмент в дело, если мы научились — ну, научимся скоро! — им пользоваться?

Лавровский поднялся, и Морозов тоже встал, посмотрел на часы.

— Был рад с вами повидаться, Лев Сергеич.

— Я провожу вас. — Они вышли из «хижины» и направились к двери в конце зала. — Жалею, что не смогу с вами полететь, Алеша, — сказал Лавровский. — С аттентером еще очень много возни. Представляете, какая нужна точность при фиксировании микроэлементов магнитным полем со скоростью в миллионные доли…

— Представляю, Лев Сергеич. О каком полете вы говорите?

— Как это — о каком? О полете на Плутон, конечно. — Лавровский остановился. — Что вы уставились на меня?

— Я давно не летаю, и вы это прекрасно знаете.

— Не летаете, ну и что? Разве навыки космонавтики забываются? Разве не вы возглавите третью экспедицию?

— Нет, — сказал Морозов.

Марта заглянула в кабинет, когда он сидел над ворохом бумаг, накопившихся за его отсутствие.

— Алеша, ты не можешь оторваться минут на десять?

— А что такое?

— Надо поговорить.

— Сейчас выйду.

Морозов дочитал годовой отчет кафедры, поставил подпись и пошел в гостиную. Дверь на веранду была открыта, и он увидел на желтом от солнца полу по-утреннему длинную тень. Марта сидела в кресле-качалке, на ней был обычный рабочий костюм.

— Ты сегодня дома?

Марта заведовала в Учебном центре службой здоровья, ей полагалось бы в утреннее время быть на работе.

— Нет, я скоро уйду, — сказала она.

— Ты что-то сделала с волосами. Постриглась? Или, наоборот, нарастила? Теперь ведь не поймешь.

— Просто переменила прическу. Две недели тому назад.

— А ты и не заметил, — в тон ей продолжил Морозов и засмеялся. — Что-нибудь случилось, Марта? — спросил он. — Почему ты так смотришь?

— Давно не видела. — Она слегка качнулась в кресле. — Ты постоянно в разъездах или у себя на кафедре. А когда ты дома, то сидишь в кабинете, и я вижу твою спину. У тебя очень выразительный затылок.

— Ну, Ма-арта! Ты же знаешь, сколько у меня…

— Знаю, знаю. Алеша, послезавтра у Вити начинаются каникулы, и я не хочу, чтобы он опять все лето провел в детском лагере. В конце концов, он не подкидыш, а сын своих родителей…

— Витька, безусловно, не подкидыш, — подтвердил Морозов.

— Алеша, я говорю серьезно. Я хочу провести каникулы с Витькой и беру отпуск. Было бы очень хорошо, если бы ты сделал то же самое.

— Отпуск? — Морозов постучал пальцами по перилам веранды. — Отпуск, конечно, не проблема…

— Вот и возьми. Мы сто лет не отдыхали как следует.

— Это верно, но понимаешь… Скоро у моих курсантов начнется практика на Луне, и мне нужно…

— Почему ты вечно руководишь практикой? Ты не один на кафедре. Пошли на Луну Ломтева, пошли, наконец, этого Касьяненко, который все лето гоняет на водных лыжах.

— Касьяненко не справится, — сказал Морозов.

Он рассеянно смотрел на разноцветные домики поселка и голубоватые корпуса Учебного центра, за которыми, отороченный зеленой полоской парка, синел залив. Уже долгие годы у него перед глазами этот пейзаж. Ну и хорошо. И не надо, не надо другого…

Широко махнул рукой:

— А, ладно, пошлем Ломтева. Едем отдыхать, Мартышка!

Марта выпрыгнула из качалки прямо в его объятия. Теперь он был прежним Алешей.

— Алешенька, угомонись. Испортишь прическу. — Она засмеялась. — Сколько трудов на нее положено, а ты… Алеша, ну слушай! На днях звонила Инна. Они с Ильей проведут лето на Аландских островах, там есть планктонная станция, на которой Илья…

— Знаю. Он уж второй год там околачивается. Ныряет. Зазывает…

— Так вот, они приглашают нас туда. Там тишина, море и сосны.

— Аланды? — наморщил лоб Морозов. — Чего мы там не видели? Море с соснами и здесь у нас… Давай лучше на Кавказ! — сказал он с жаром. — Никогда я не был на Кавказе. То есть был, но на лунном, а не на земном, настоящем. Махнем, Мартышка, на погибельный Кавказ!

— Почему погибельный?

— Так предки его называли. Пойдем-ка, прокручу тебе одну запись.

— Алешенька, некогда мне, я и так опаздываю, — запротестовала Марта, но он взял ее за руку и повел в гостиную, убеждая, что человек всегда, при любой занятости, может выкроить десять минут для искусства.

Ругая себя за отсутствие порядка, он спешно рылся в старой, давно не тревожимой коллекции звукозаписей, приговаривая:

— Сейчас, сейчас, потерпи полсекунды. Такая забавная песня… вот она!

Он поставил катушку, она завертелась, и высокий женский голос быстро произнес: «Я давно тебе не писала. Очень занята и рада своей занятости — меньше лезет в голову глупых мыслей. Ты во всем права, но я не вернусь. Знаю, что никогда не разлюблю, но все равно…»

Марта подскочила к проигрывателю, сорвала катушку.

— Что это? — Морозов недоуменно мигал.

— Не понимаю, почему она оказалась у тебя. Витька, наверное, рылся и все перепутал. Это давнее письмо Инны.

Верно, история была давняя. Он, Морозов, возвратившись с Плутона, узнал от Марты, что Инна Храмцова рассталась с Буровым. Что у них произошло? Никто, кроме них самих, не знал. Ну, может, Марта и знала — как-никак была она лучшей подругой Инны. Но чужие секреты Марта хранить умела. Что-то год прошел после этого, или два, — и Марта вдруг сообщает ему, Морозову: помирились, снова вместе. Будто бы заявился Буров к Инне как ни в чем не бывало и предложил «начать с нуля»…

Марта порывалась уйти, но он уговорил ее послушать «забавную песню», которую все-таки отыскал. Это была старая солдатская песня. Морозов улыбался и блаженно щурил глаза, слушая. Пел его же голос, которому преобразователь формант сообщил хрипотцу и стилевую выразительность.