Ким Робинсон - Годы риса и соли [litres]

Всё сделали так, как он предложил. Калид не спеша взобрался по лестнице, чтобы осмотреть установленное устройство.

– А теперь налей воды в воронку и смотри.

Вода наполняла резервуар, пока дверцы внезапно не распахнулись. Шары упали вниз. Они коснулись земли одновременно.

– Хм, – Калид спустился вниз по лестнице, чтобы поднять шары и повторил эксперимент, после того как взвесил их на ладони, а потом ещё раз – на точных весах.

– Убедился? – спросил Иванг. – То же самое можно проделать с шарами разного или одинакового размера, без разницы. Всё падает с одинаковой скоростью, за исключением лёгких и плоских предметов, таких как пёрышко, что просто парит в воздухе.

Калид попробовал ещё раз.

– Вот и весь твой хвалёный Аристотель, – бросил Иванг.

– Тем не менее, – ответил Калид, осмотрев шары, а затем поднимая их над головой в ладони левой руки. – Он мог ошибиться в этом и оказаться прав во всём остальном.

– Разумеется. Но если хочешь знать моё мнение, все его теории должны быть подвергнуты испытанию и, кстати, сопоставлены со словами Синь-Хо, Ар-Рази и индусов. Чтобы мы могли воочию убедиться, что правда, а что ложь.

Калид закивал головой.

– Не скрою, у меня возникли некоторые вопросы.

Иванг махнул рукой на алхимическое оборудование, вынесенное во двор.

– То же касается и твоих приборов: сперва испытай их, проверь, что может быть полезно, а что нет.

Калид нахмурился. Иванг снова переключился на падающие шары. Мужчины стали сбрасывать с устройства различные предметы, продолжая разговор.

– Но что-то же заставляет их падать, – сказал Калид. – Заставляет, притягивает, влечёт – что бы это ни было.

– Разумеется, – ответил Иванг. – Всё на свете имеет свою причину. Притяжение должно быть вызвано каким-то фактором, действующим по определённым законам. Но каким может быть этот фактор?..

– Но так можно сказать про что угодно, – проворчал Калид. – Мы ничего не знаем, вот и вся история. Мы живём во тьме.

– Слишком много взаимозависимостей, – заметил Иванг.

Калид кивнул, взвешивая на ладони резную деревяшку.

– Но я так устал.

– Мы будем пробовать. Делать что-то одно, получать что-то другое. Как в причинно-следственной цепочке. Это можно описать как логическую последовательность, даже как математическую операцию. В каком-то смысле, так проявляется реальность. Не слишком заботясь о том, чтобы объяснить нам, в чём её сила.

– Быть может, сила – в любви, – предположил Бахрам. – Та же влекущая сила, что влечёт людей к людям, распространяется на всю природу в целом.

– Это объяснило бы, почему мужской член встает, удаляясь от земли, – с улыбкой отозвался Иванг.

Бахрам рассмеялся, но Калид сказал:

– Шутники. То, о чём говорю я, совершенно не похоже на любовь. Это физическая сила, такая же неизменная, как положение звёзд в небе.

– Суфии говорят, что любовь и есть сила, всё наполняющая и всё приводящая в движении.

– Суфии, – презрительно фыркнул Калид, – последние люди на Земле, к чьим воззрениям я прислушаюсь, если захочу знать, как устроен мир. Они вздыхают о любви, пьют вино и слагают небылицы. Ха! До суфиев ислам являлся интеллектуальной дисциплиной, изучающей мир таким, каков он есть, у нас были Ибн Сина, Ибн Рушд, Ибн Хальдун и многие другие, но потом пришли суфии, и с тех пор не появилось ни одного мусульманского философа или учёного, который бы хоть на йоту приблизил нас к истинному пониманию вещей.

– Они и приблизили, – возразил Бахрам. – Они объяснили значение любви в мире.

– Ах да, любовь, всё есть любовь, Бог есть любовь. Но если всё есть любовь и все едины с Аллахом, зачем же они так беспробудно пьют?

Иванг рассмеялся.

– На самом деле это не так, – сказал Бахрам.

– Ещё как! Славные братья-суфии набиваются в залы своего славного братства в поисках приятного времяпрепровождения, в то время как медресе пустеют, и ханы не выделяют им денег, и вот результат: в 1020 году мы с вами спорим об идеях древних франгейцев, не имея ни малейшего представления, почему что-то происходит так, а не иначе. Мы ничего не знаем! Ничего!

– Мы начнём с малого, – предложил Иванг.

– Мы не можем начать с малого! Всё связано воедино!

– Тогда мы обособим одну совокупность явлений, которые сможем наблюдать и контролировать, после чего изучим каждое из них, и постараемся постичь их природу. А дальше будем отталкиваться от результатов. Вот, например, это падение – самое элементарное действие. Если мы сможем постичь движение, мы сможем изучить и его проявление в других вещах.

Калид задумался. Он наконец остановился, перестав сбрасывать вещи с устройства.

– Пойдёмте со мной, – сказал Иванг. – Я покажу вам одну вещь, которая вызывает у меня любопытство.

Они последовали за ним в мастерскую с большими плавильными печами.

– Посмотрите, как вы сегодня добиваетесь таких раскалённых температур. Ваша водопроводная система приводит меха в движение быстрее, чем самая большая толпа рабочих, и огонь, соответственно, разгорается намного жарче. Но Аристотель полагает, что огонь заключён в древесине и высвобождается нагреванием. Допустим, но почему огонь горит жарче тогда, когда получает больше воздуха? Почему ветром так разгоняет лесные пожары? Значит ли это, что огню необходим воздух? Можем ли мы это выяснить наверняка? Если мы построим камеру, из которой меха будут выкачивать воздух, а не наоборот, станет ли от этого огонь гореть меньше?

– Выкачать воздух из камеры? – переспросил Калид.

– Да. Установить клапан, который выпускает воздух, но не пропускает обратно. Откачать весь имеющийся воздух и не позволять новому набраться в камеру.

– Интересно! Но что останется в камере?

Иванг пожал плечами.

– Понятия не имею. Пустота? Может, сгусток изначальной пустоты? Об этом нужно спросить лам или ваших суфиев. Или Аристотеля. Или сделай камеру стеклянной и загляни внутрь.

– Так и сделаю, – согласился Калид.

– А движение изучить легче всего, – добавил Иванг. – Здесь можно бесконечно экспериментировать. Можно засечь скорость притяжения вещей к Земле. Можно пронаблюдать, одинакова ли она в горах и в долинах. Вещи при падении набирают скорость – видимо, и это тоже можно измерить. Вероятно, даже свет можно измерить. Во всяком случае, углы преломления – величина постоянная, их я уже замерял.

Калид согласно кивал головой.

– Первым делом обратить действие мехов, чтобы опустошить камеру. Но нет, конечно, там не может образоваться истинной пустоты. Небытие невозможно в этом мире. Скорее всего, в камере что-то останется, что-то более разреженное, чем обычный воздух.

– И снова Аристотель, – вставил Иванг. – «Природа не терпит пустоты». Но что, если это не так? Не попробуем – не узнаем.