Борис Штерн - Феникс сапиенс [калибрятина]

— Да, я знаю. Как только появится связь, позвоню.

— Стим, масс-спектрометр можешь обеспечить?

— Нет проблем, но там все равно кто-то из спецов потребуется, чтобы правильно отнормировать, внести поправки.

— Ну, это я могу, неплохо знаю эту кухню. Так что проверим, когда вернемся. Смотрите, внизу справа опять горы.

Справа открылся северный берег Нижнего моря — отросток Кавказа, в далеком прошлом — Крымский хребет. За ним потянулись лоскуты полей с вьющимися через них речушками, с перелесками; деревни, небольшие городишки. Далеко на востоке заблестела Межморская Волга (помните, мы там плыли двадцать лет назад?). Вскоре самолет пересек внушительную реку, а потом пошла тайга — безлюдная и бесконечная. Лишь небольшие поселки и вырубки вдоль большой реки. Огромная таежная равнина, куда лишь тысячу лет назад добрались отчаянные переселенцы, осев на берегах рек. Что их выгнало из благодатного Земноморья?

Самолет снова пересек ту же самую большую реку. По ней крошечный буксир тянул вниз по течению длинную связку плотов. Через неделю эти бревна будут перегружены в порту на морской сухогруз, затем привезены в Александрию, распилены на брусья и доски, двадцать кубометров из которых через полгода купит Стим для дома, который они с Лемой к тому времени начнут строить. Капитан буксира долго провожал взглядом самолет, гадая: «Отчего уже третий за неделю? Что происходит у них там на Севере? Какой-то ледяной город опять обнажился?..»

Возобновлять разговор уже не хотелось, все смотрели в окна — тайга продолжалась. На востоке в дымке остался погруженный в леса огромный город, где высоко над деревьями торчат островерхие холмы из бетонного и каменного лома, где до сих пор стоит знаменитый двухсотметровый обломок телебашни. У архео­логов еще руки не дошли до этого холодного таежного мегаполиса — пока что есть горы работы в более теплых краях. И снова большая река, не просто большая — огромная, вышедшая из берегов, затопившая пойменные луга и даже участки тайги — Западная Волга. Самолет начал снижаться, далеко впереди справа показался серый ледник, знакомое озеро. Еще издали открылся глубокий темный залив в светло-сером леднике. Вскоре Стим опознал в этом заливе Железную долину. Она стала намного больше, глубже и темней. Железная щетина как бы опала, пригладилась — торчащие во все стороны изо льда конструкции вытаяли и легли.

Самолет подрулил к длинному понтонному пирсу. Сэнк, подходя к дверям, инстинктивно зажмурился и втянул голову в плечи, и точно — на берегу все-таки грянул оркестр: пустые бочки из под горючего, алюминиевые канистры и колокол. Да, самый настоящий тяжелый медный санкт-петербургский колокол, висящий на ажурной звоннице у входа на пирс. А духовые инструменты имитировались громкоголосым хором: «та-та-та, бу-бу-бу». Как только Инзор, будучи замыкающим, ступил на пирс, раздался залп двух десятков ружей, и в воздух взмыла дюжина самодельных ракет.

— Ну вот, — сказала Мана, — а ты сомневался!

У трапа команду «Петербурга» встречали начальники отрядов во главе с председателем Совета станции, атлантийцем Алонором Цирканом. Легкий, быстрый в движениях Ал обнял всех дорогих гостей и провозгласил, вытянувшись по-военному и подняв правую руку:

— Республика Петербург приветствует членов экспедиции «Петербург»!

— Ал, ты здесь прекрасно сохранился, не в пример мне!

— Сэнк, я все-таки на три года моложе, да и здешний климат способствует консервации.

У выхода с пирса толпились около сотни человек. Перестав трубить в сложенные рупором ладони и барабанить по железным емкостям, они встали по сторонам и зааплодировали. Гости разулыбались и замахали руками в ответ. Алека обратила внимание на их одежду — в ней явно прослеживались три стиля:

— светлые клетчатые рубашки с бордовыми жилетками из плотной ткани, обильно усеянными карманами;

— тонкие свободные свитера, черные или темно-синие — в этом варианте одежды карманы топорщились на брюках;

— белые рубашки с тонкими шерстяными жилетками — у их обладателей вообще отсутствовали какие либо карманы.

— Что это они одеты как из трех инкубаторов? — спросила Алека. — Национальные униформы что ли?

— Нет, цеховые униформы, — ответил Ал. — У нас интернационал: формально каждый подчиняется своей национальной администрации, фактически все разбились на команды сообразно с профессиональными интересами и навыками. И все прекрасно говорят на классическом земноморском.

— И что это за три цеха?

— Те, что в бордовых жилетках, — машинисты; исследуют технику Темного века. Большинство из них копается в Железной долине, они в большинстве и сейчас там — здесь лишь те, что работают в Механической лаборатории, она вон там за грядой, — Ал махнул рукой на запад. — В свитерах — старьевщики. Работают с культурными и бытовыми артефактами — в других местах их коллеги называются археологами, но они почему-то ненавидят это слово и иначе, как старьевщиками, себя не называют. Кстати, они все еще находят немало книг, хотя месторождений, подобных вашему книгохранилищу, больше не попадалось. Они тоже в своем большинстве сейчас на леднике. А в светлых рубашках — звонари, белая кость. Их профессия — «прозавнивать» лед — акустическое и электромагнитное зондирование. Они не даром едят свой хлеб: ты бы видел их трехмерные карты внутренностей ледника, все видно — где камень, где железобетон, где железо, где нечто мягкое вморожено! Свалки видят на глубине до двух сотен метров — они так и плывут в придонном слое облаками мусора, поглощая и рассеивая звук.

Сэнк остановил взгляд на одном из звонарей. Тот хитро улыбнулся в ответ. Сэнк несколько секунд напряженно вглядывался, наконец спросил:

— Никак Ланс Харонг?!

— Так точно!

— О, здоровенный какой стал! — Сэнк подошел и потряс Ланса за плечи. — Правда и раньше был не маленький. Я и не знал, что ты здесь. Только что, когда сидел в самолете, твоего отца вспоминал, как встречал его здесь в шестьдесят седьмом, как плыли с ним домой на «Петербурге», он еще все расспрашивал нас, как каждый видит свое будущее. Он будто хотел всех подбодрить напоследок, поддать нам жару.

— Да, он часто вспоминал эту поездку, даже когда уже сидел на наркотиках, все повторял: «Хороший теплый праздник под занавес!» Весело у вас там было, судя по его рассказам. Кстати, именно тогда он меня надоумил заняться этим, — Ланс кивнул в сторону ледника. Я же был кабинетным математиком. Говорит: «Вот тебе достойное поле деятельности с твоими обратными задачами». Придумай, мол, как с помощью акустики прощупать то, что подо льдом, — там ведь столько всего интересного!

— Расскажешь поподробней?