Борис Штерн - Феникс сапиенс [калибрятина]

— Самое правильное — разгребать завалы бульдозерами.

— И кто будет разгребать? Кто отдаст команду при потерянной связи? А если и найдутся добровольцы-бульдозеристы, где им заправиться, когда горючее израсходуют?

— Кто-то рванет из городов и застрянет в дороге, а те, что останутся, ринутся в магазины — кассы не работают, света нет, но товары-то на полках стоят! А на всех не хватит, и что тут начнется?!

— Воды ведь тоже не будет! Из магазинов мигом растащат. Хорошо, если река рядом. А если нет?

— Это же был январь. Значит, в городах через пару дней все начали замерзать в своих квартирах в темноте. Канализация не работает. Пить нечего. Большинству нечего есть. Большую часть суток — кромешная тьма. И абсолютная неизвестность, ни единой весточки. Телевизор мертв, компьютер мертв, телефон еще светится, но связи нет.

— Я бы выпрыгнула из окна, если бы осталась одна, как весь последний месяц, — проворчала Кола.

— Так многие и выпрыгнули, судя по находкам ломаных костей в городах, — ответила Алека.

— Первые дни, наверное, на что-то надеялись, — предположил Сэнк. Но шло время, люди начали умирать, тьма не рассеивалась. Правительства нет — они там бегают в панике, не могут связаться друг с другом. Допустим, собрались — пришли пешком, и что дальше? Ни рычагов, ни нитей, ни исполнителей. И службы спасения сидят по домам в потемках или на дежурстве, обездвиженные без связи, без топлива. Армия? А что может поделать армия?

— Тут разве что моторизованная пехота могла бы что-то поделать, если у нее был приличный запас горючего, — ответил Инзор, — но я не уверен, была ли в то время полноценная пехота. Да и что она могла сделать? Одна дивизия могла бы спасти один город среднего размера, каких сотни и тысячи.

— Но почему люди не организовались сами? Почему не создали домовые, дворовые бригады спасателей? Почему не взяли под контроль продовольственные запасы? Зачем уповать на государственную власть, когда можно создать свою в пределах квартала?

— Крамб, ты — здоровенное дитя молодой румяной цивилизации, поэтому тебе это странно. Они — отпрыски состарившегося, напрочь зарегулированного мира, где на каждую функцию, на каждое действие есть свои специально обученные люди. Потому и не самоорганизовались — атрофировалось у масс это «са́мо-». Но все-таки где-то люди сплотились и действовали — ведь ушла часть людей из городов в новые поселения и тем спаслась.

— А в городах никого не осталось? — спросила Лема.

— Города наверняка превратились в ад, где невозможно не то, что жить, а находиться, — ответил Сэнк. Гниющие трупы, вонь, инфекция, крысы. Люди, скорее всего, пытались согреться огнем, значит, пожары. У меня не хватает воображения представить, что стало с населением многомиллионного города, с людьми, которые не смогли его покинуть. И все-таки парадокс, просто не лезет в голову. Казалось бы, такая ерунда — пропало электричество. Вон, почти весь Балканский полуостров восемь лет назад остался без электричества, так восстановили за полтора дня и не поперхнулись. Завели резервные генераторы, ни один больной, привязанный к электроприборам, не успел помереть. А тут — полный охряст. На словах понятно, а в голову все равно не лезет.

— Ох и жуть вы рассказываете! — вступила Мана. — Страшно представить, что испытали те люди. Какими бы он ни были — слабаками, неумехами, — все равно ужасно жалко их. Они жили как могли, как несло течение, и не заслужили такой участи. Давайте что ли помолчим минуту.

Помолчали. За окнами медленно уплывали горы и наплывала синь Нижнего моря.

— Стим, расскажи все-таки, что могло произойти с Солнцем, — предложил Сэнк.

— Внутри Солнца по сторонам от экватора наматываются два огромных жгута силовых линий магнитного поля, — Стим изобразил процесс вращением рук в противоположные стороны. — Силовая линия — как резинка, которую можно бесконечно растягивать вдоль, а поперек вещества она двигаться не может. Вот она и растягивается, наматываясь по широте из-за того, что звезда на разных широтах вращается с разной скоростью. Эта намотка создает два магнитных обруча по сторонам от экватора, причем полярность у этих обручей противоположная. При нормальном режиме эти обручи остаются в глубине. Верхние слои Солнца бурлят — это называется конвекцией. Восходящие конвективные потоки отщипывают магнитные петельки от этих глобальных жгутов и выносят на поверхность. Так получаются солнечные пятна. Там, вне Солнца, эти петельки пересоединяются и аннигилируют. Так получаются солнечные вспышки. Это обычный режим и обычные вспышки. Но изредка беспорядочные конвективные потоки перестраиваются в глобальные упорядоченные, и эти два магнитных обруча всплывают на поверхность — частично или целиком. И тут начинается ужас — они пересоединяются друг с другом, выделяя в сотни, а то и в тысячи раз больше энергии, чем обычные вспышки. Вот и вся премудрость.

— Если такие вспышки происходят раз в тысячи лет, значит, они били по Земле много-много раз, — заметила Кана.

— Ну и что? Если у обитателей планеты нет спутников и длинных проводов, наплевать им на такие вспышки. Просто не заметят, точнее, увидят феноменальное полярное сияние и порадуются. Кстати, а радиоуглеродный анализ древесных колец вокруг 2227 года делали?

Наступило молчание. Сэнк с Алекой переглянулись. Алека посмотрела на Кану.

— Ты думаешь, это будет видно?

— Еще как! За одну такую вспышку в стратосфере может образоваться столько углерода-14, что он перекроет годовую норму его наработки от нормального облучения. Этот цэ четырнадцать в виде углекислого газа съедается растениями и откладывается в годовых кольцах деревьев. Значит, в кольцах того самого года и нескольких последующих лет должно быть много цэ четырнадцать, как будто эти слои на тысячу лет моложе следующих. У этого углерода период полураспада пять с лишним тысяч лет, но в воздухе он исчезает гораздо быстрей — меченый углекислый газ уходит в океан в обмен на обычный.

— Я не слышала, чтобы кто-нибудь делал радиоуглеродный анализ отдельных колец, — сказала Алека, — хотя не понимаю, почему. Очевидно же!

— Это тебе сейчас очевидно. Насколько я помню, искали главным образом свидетельство ядерной войны — следы плутония, — искали в годовых слоях льда, в слоях ила, может быть, и древесных кольцах. Не нашли и успокоились. А радиоактивный углерод не проверили. Хорошо, что у нас в семье ни одного дендрохронолога, а то бы всыпал я ему сейчас на правах патриарха!

— Кана, а где взять образцы древесины из этих колец? — спросил Стим.

— В Историческом музее Александрии есть два среза — но они будут жадничать. Гораздо больше в археологическом музее Тира, там целые бревна, но Тир — Атлантический Союз, а у них драконовская бюрократия. Я думаю, легче попросить у какой-нибудь археологической экспедиции, пока деревяшки не оприходованы. Алека лучше знает, у кого их выпросить.