Борис Штерн - Феникс сапиенс [калибрятина]

— Передайте привет Гудертаму от Кармона. Напомните ему: бар «Акация» в Будже два года назад, спор о предках. Как раз о предках!

— Кана, помоги, я не все понимаю, тут человек говорит что-то интересное.

— Так о чем вы спорили, что напомнить этому фермеру из Киньети?

— Мы спорили о том, чьи предки пришли сюда раньше. Я сказал, что мой род живет здесь пятьсот лет, что мои предки приплыли со второй волной переселенцев, и тогда на месте нынешней Буджи была саванна — о том гласят хроники. А он говорит, что его предки вообще ниоткуда не приплывали, а жили здесь испокон веков. И якобы в доказательство заговорил на каком-то тарабарском языке — залопотал с прищелкиванием и причмокиванием, дескать, он знает язык исконных предков. Врал, конечно.

Кола напряглась.

— Хорошо, мы передадим ему привет. Как его зовут, говоришь?

— Гудертам. А меня Кармон зовут. Еще я вам рекомендую заехать на Верхненильские водопады. Крюк небольшой, всего десять километров.

— Папа, никаких водопадов, — сказала Кола, когда, закончив разговор, стали рассаживаться по машинам. — Гоним без остановок в Киньети, я чувствую, что горячо, я уверена, что этот Кармон не мог выдумать то, что он рассказал. Нам нужно достать его собеседника хоть из-под земли. Полагаю, что гора Элгон нас больше не интересует.

Кирпично-красная гравийная дорога, извиваясь, пересекла небольшой приозерный кряж, вышла на равнину с небольшими поселками и деревеньками и, о чудо, превратилась в скоростную асфальтированную трассу. Через два часа после старта колонна пересекла по мосту узкий, но бурный и полноводный Верхний Нил. Еще через четыре часа путешественники снова увидели Нил, уже набравший мощь от притоков со стороны озера, пересекли еще один кряж, тянущийся вдоль реки, и с него увидели на горизонте те самые синие горы. Но солнце уже садилось, решили выбрать уютное место и заночевать, чтобы тронуться дальше с восходом.

Наутро колонна въехала по узкой гравийной дороге в долину между кончиками горной «клешни». Здесь горы были совсем небольшие — ровные, слегка изогнутые кряжи со скалистыми щеками, справа по лугу текла небольшая река. И вдруг шлагбаум и надпись по-гандийски: «Частная собственность, проезд запрещен».

— Вот те на! — сказал Сэнк. — Владелец той куцей фермы приватизировал всю долину? Больше пятидесяти квадратных километров! Да не может быть! Да я же проверял, это государственная земля.

— Может быть, он таким образом охраняет дорогу, сам проложил и не хочет, чтобы кто-то тут ездил?

— Может быть, но долина точно не его. Он мог взять в аренду какой-то кусок, но и тогда он не может перекрывать доступ людям — я проверял на этот счет гандийское законодательство.

— Давайте поедем прямо по саванне, пусть подавится своей дорогой, предложила Алека.

— Согласен, — ответил Сенк. — Я предлагаю такой план. Сначала едем на двух глуммерах, все три прицепа оставляем здесь — так будет внушительней. Для еще большей внушительности Инзор — слышишь, Инзор? — монтирует на крыше пулемет. Едем вчетвером: мы с Колой и Инзор со Стимом. Я объясню владельцу фермы, что к чему, и согласую с ним место для лагеря.

Две машины объехали шлагбаум и покатили вдоль реки. Горы слева постепенно повышались, справа тянулся невысокий кряж, потом он внезапно оборвался, и открылась просторная долина — левый лесистый хребет, правый лесистый хребет, скрывавшийся за кряжем, и высокий массив в сочленении хребтов — основание «клешни». А за речкой при ее слиянии с ручьем — ферма: большой дом, хлев, мастерская, техника — новая и ржавая, забор, ворота.

Сэнк с Инзором встали около ворот фермы и посигналили. Из дома вышел крупный бородатый мужик с охотничьей двустволкой наперевес и свирепым лицом. Инзор пошевелил пулеметом, хозяин фермы закинул двустволку на плечо дулом назад, свирепость слиняла с его лица, сменившись на обеспокоенную озабоченность. Сэнк с Колой вышли из машины.

— Добрый день! — произнес Сэнк, изобразив дружелюбную улыбку.

— День добрый, — ответил хозяин, не пытаясь чего-либо изобразить.

— Мы ученые из Александрии, приехали сюда искать следы племени, жившего тут тысячи лет назад, — сказал Сэнк по-земноморски, Кола перевела на гандийский, поскольку по лицу мужика было видно, что он не понял фразу.

— Докажите, что вы не земельные агенты!

— У тебя тут спутниковая связь есть? — спросил Сэнк.

— Есть.

— Тогда иди и набери в любом поисковике «Сэнколин Дардиан» — Кола, напиши на бумажке! — и все про меня узнаешь и сверишь десятки портретов, которые тебе высыплются с моей вот этой физиономией, — Сэнк ткнул пальцем себе в нос.

Хозяин вышел минут через десять с гораздо более человеческим лицом.

— А теперь, когда ты знаешь мое имя, скажи, как тебя зовут.

— Гудертам.

Кола вскинула брови:

— О, а мы про тебя слышали! Один человек с озера Альбара передавал тебе привет. Его зовут Кармон, он встречался с тобой два года назад в Будже в баре «Акация».

— А, помню-помню, хороший парень, душевный, правда, дурак.

— Почему ты так боишься земельных агентов? — спросил Сэнк.

— Потому что они хотят заселить нашу долину чужаками и срубить на этом комиссионные.

— А долина разве ваша? И чья ваша? Это же национальная земля — мы проверяли. И как они могут заселить сюда кого-то, если земля государственная?

— В этой долине жили наши деды и прадеды, наш народ. Сейчас почти все соплеменники разъехались по городам, остался только я с семьей, да мои родители. Но все равно это наша земля, посыпанная пеплом предков, — вокруг наших гор полно пустующих земель, пусть чужаки селятся там. Государство объявило программу по сдаче земель в аренду. Агенты рыщут по земле, выискивают соблазнительные кусочки, вывешивают предложения, пишут всякие обоснования. А я отпугиваю их.

— А что это за ваш народ? — спросил Стим. — Как он называется?

— Караз, — Кола снова вскинула брови. — Мы древний народ, живший здесь испокон веков.

— А ты можешь сказать что-нибудь на своем языке?

Гудертам произнес длинную тираду с прищелкиванием и причмокиванием, Кола просияла и аж подпрыгнула от возбуждения.

— Что это значит? — спросил Стим.

— Ты, мерзкий обгадившийся вонючий павиан, долбаный во все дыры, облезлый обезьяний выродок, сейчас я снесу твою тупую голову, и даже гиена побрезгует твоей гнойной тушей!

— Убедительно! — сказала Кола. — А еще что-нибудь, не столь эмоциональное?

Гудертам задумался.

— Вообще-то я мало что помню. В детстве бойко лопотал на нашем языке, а потом перешел на гандийский и почти все забыл. Из тех, кто хорошо помнит язык и говорит на нем, только родители и остались. Вот, вспомнил, — Гудертам произнес новую тираду с причмокиванием, но уже без прищелкивания.