Иван Лукаш - Зеленый остров [Затерянные миры, т. XXVI]

В седых волосах Андрэ запутались зеленые стебли, он хрипло шепчет:

— Вырвали целый километр проводов… Это похоже на катастрофу, но не сдаваться! Я сменю вас…

Я сел без сил у нашей странной батареи. Ионгайя принесла воды, она мочит мне обожженный лоб, говорит что-то. В смутной, поющей гармонии ее непонятных звуков я слышу слова простые и вечные, как слова Библии или ребенка. — Вода. Огонь. Люблю… Ионгайя, полунемая девушка из льдов. Нет, я не сдамся.

Я подымаюсь, отстраняю Андрэ от рычагов.

— Пустите, я отдохнул… Вы должны исправить провода…

И вдруг крик Ионгайи заставил нас оглянуться. Она указывает пальцем на борт… Мы оба взглянули туда и отшатнулись.

Из зеленого тумана, из косматого прибоя трав, взбиралась по трапам громадная жаба.

Она ползла, волоча за собой космы водорослей. На ее мясистых горбах тускло мигают зеленые желваки.

— Жаба, — прошептал Андрэ. — Как, в ущелье есть гады?

Жаба забралась на третье колено трапа, встала на задние лапы. Чудовище выше меня. Его лапы опутаны влажными стеблями, травы тянутся за ним по ступенькам.

Я отстегнул с ремня парабеллум.

— Господи-ди-и-ин, — донесся вдруг гортанный звук.

Это был голос голландца… Мы бросили ему веревку.

Матрос тяжело перевалил через борт и грохнул на половицы зеленой и влажной грудой мхов, осоки и корней, сочащих белый сок.

Из-под его тела, из-под этой дышащей горы травы — растеклась темная болотная жижа…

— Скорее! — крикнул капитан, — я буду стрелять, а вы рвите наросты мхов с его спины, обрубите корни от рук…

Куски влажной студенистой зелени, эти бугры, приросшие к спине Ван-Киркена, присасывались к моим рукам тысячами устьиц — я отрывал их ногтями, — сбрасывал за борт…

Скоро в ржавой болотной луже лежало перед нами освобожденное тело Ван-Киркена — иссохший скелет, обтянутый коричневой кожей. На левой руке, на темной плети, бросилась мне в глаза побелевшая синяя татуировка: две пушки со скрещенными знаменами и русалка, у которой рыбий хвост раздвоен жалом.

Под впалыми веками повращались глазные яблоки. Матрос покосил запекшими губами и вздохнул.

Не выпуская из рук медного рычага, Андрэ позвал его.

— Ван-Киркен, куда вы бежали?

— Ван-Киркен бежал на темную реку, в ущелье, — прохрипел матрос, вращая темными белками. — Там корабли… Я надумал бежать из плена Гиперборейцев… Да… То был хороший корабль на трясине… Но ваши травы охватили меня… Стебли опутали ноги… Я не мог подняться… Оплели живот. Травы тянули из меня соки, пили меня. Клянусь, я рвался, корчился, но ваши травы сильнее… И тогда ваша птица — она железная, у нее два медных глаза, — упала с неба и потрясла болото. Лопнули корни на моих ногах. Я пополз к лестнице на ваш железный замок.

— Да.

— Безмолвный, — прошептал я.

— Да, железная птица. Ее принесла под серым крылом другая, у которой красные глаза… Она сбросила железную птицу вниз.

— Привидения, лихорадка, бред, — крикнул Андрэ, повертывая рычаг.

Сверкал огонь бесшумных электрических выстрелов.

Мы прижались к стенке каюты.

Пламя озарило коричневое страшное лицо Андрэ, черную голову матроса, бледное тонкое лицо Ионгайи…

«Железная птица, железная птица, странный бред». — Я посмотрел через борт.

Внизу зеленая мгла, шум трав, идущих прибоем. И там, на последней ступеньке трапа, два желтых огня.

«Вот она, птица с медными глазами… Бинокль, если бы бинокль».

— Капитан, где бинокль? — говорю я.

— Тут, на шнуре, — снимите сами…

Я повертел медную нарезку бинокля, навел стекла и, дрожа от радости, схватил Андрэ за сухую кисть.

— Что с вами?

— Вот бинокль, смотрите… Я сменю вас у рычагов.

— Куда смотреть?

— Вниз, к трапу…

— Постойте, я там вижу два желтых огня.

— Да.

— Это — медь. На ней отблеск зари.

— Да.

— Крыло.

— Да, стальное крыло.

— Но это… Но там… Как это у вас называется. Я читал…

— Там аэроплан, капитан… Там люди, спасение!..

Над трясиной, зацепив крылом лестницу, повис летательный аппарат.

Мы втроем сбежали к нему, прорубаясь топорами в зарослях.

Обвешанные стеблями, зелеными волокнами, в кусках мокрого мха, — оборванные, тяжело дышащие, мы походили, вероятно, на леших…

Но аппарат пуст… Ни одного следа на сырой траве. Дверка кабинки открыта… Людей нет. Окно разбито.

В кабинке, на кожаном маленьком кресле, брошены пустые консервные банки, помятые бидоны с бензином, инструменты…

Обшивка потерта, но виден черный номер 2… Вторая цифра точно сцарапана.

Сброшенная машина с помятым мотором, с разбитыми стеклами, говорит о крушении, о гибели в тумане.

Безмолвные принесли в ущелье этот стальной остов так же, как неведомое подводное течение выносит сюда потонувшие корабли.

На медных частях моторов, которые лоснились маслом, я отыскал выпуклые буквы: «Роллс-Ройс».

В кабинке капитан Андрэ поднял стопку листков.

Тут же, у колес, мы рассмотрели находку. Эти тонкие листки, вероятно, были вырваны из записной книжки. Бумага просвечивала водяным знаком — лев на глобусе.

Записи карандашом, почерк торопливый, скачущий. Стерты концы строк:

«3.100 кило груза. 5 часов вечера, на борту…».

«Туман…».

«10 часов вечера. Запад».

«Половина бензина истрачена».

«Если это 88° 31′ северной широты…».

«Туман…».

«Ледяные горы»…

— Люди, — исследователи, — тихо сказал я…

— Они погибли у ледяных гор, — так же тихо сказал Андрэ, — 88° 31′ северной широты… Еще до полюса… Они не долетели до тех белых полей, куда течение принесло вашу шхуну… Вечная память…

Андрэ прочел краткую заупокойную молитву.

— А теперь назад, иначе травы захватят нас…

— Но, капитан, мы подымем машину на борт, — говорю я твердо.

— Хорошо, если вы хотите.

— И мы исправим ее.

— Кажется, это нетрудно.

— Тогда мы… — я не могу говорить, судорога радости стиснула мне зубы.

Седые брови Андрэ косо взлетели:

— Тогда вы улетите.

— Да. Мы все.

Он ничего не ответил. Он быстро вбежал по лесенке в кабинку, мелькнул за рулем.

Его глаза влажно и радостно засияли.

— Это лучше воздушного шара, моего дряхлого слона… Это прекрасно.

— Пилотом будете вы, капитан.

Андрэ засмеялся:

— Посмотрим… Но скорее за работу.

Как мы звали Ван-Киркена…

Мы придумывали сотни ласковых имен, умоляли, выкрикивали ругательства, ярые проклятия, я даже стрелял…

Но Ван-Киркен исчез.

Втроем мы втянули машину к нам на корабль.

С инструментами, клещами, отвертками, измазанный машинным маслом, я лазил по аппарату. Работа так поглотила меня, что я забыл все.

В баках был бензин — если я успею собрать машину, если я успею…

Ионгайя не отходит от меня. Она мне мешает.