Николай Гацунаев - Серая кошка в номере на четыре персоны

Он вошел в комнату и, прежде чем вынуть из розетки штепсельную вилку, позвонил по номеру Ж-51219. Гудки вызова отсчитывали медленные мгновения вечности. Наконец в трубке что-то щелкнуло, и недовольный женский голос раздраженно ответил:

— Вас слушают!

Он решил, что ослышался, но все тот же низкий, грудной, с чуть заметной хрипотцой, до боли знакомый голос произнес:

— Да, алло?

Уже опуская трубку, он услышал, как она спросила, растерянно дрогнувшим голосом:

— Кто это? Неужели…

Он разжал пальцы и тяжело опустился на кровать, разминая непослушными пальцами сигарету, сказал машинально, сам не сознавая, что говорит:

— …в Турции пьют кофе.

Задребезжал телефон. Не глядя, он нащупал шнур и рванул на себя. Аппарат смолк.

Позднее, когда он попытался восстановить в памяти, как прошли эти сутки, перед глазами мелькали лишь отдельные, разрозненные эпизоды, перемежающиеся серыми, пугающе-безликими провалами сознания.

…Раскаленный добела асфальт. Карикатурно утолщенная, короткая тень на асфальте сбоку. По-домашнему самоварно вибрирует автомат. Вкус обжигающе ледяной воды и возле самых глаз — запотевшее полукружье стакана. Крохотная черноглазая девчушка с розовым под цвет платьица бантом в смоляных косичках протягивает ему двадцатикопеечную монету: просит разменять. Он достает из кармана пригоршню мелочи и смотрит, как она, деловито сдвинув брови, выбирает медяки…

…Стремительно убегающая под капот «Волги» серая лента шоссе. Ослепительно белозубая улыбка смуглого, как индус, парнишки-шофера.

— В гости приехали? Хорошо-о! У нас говорят: гость в дом — счастье в дом. Обычай такой. Особенно у туркмен. Фирюзу видели? Нет?! Э-э!.. В Каракале тоже не были?! Как же так? Субтропики, маслины, апельсины… Что? Обратно в город? Пожалуйста, дело хозяйское.

У парнишки гортанный с придыханием голос, и от этого почему-то тоскливо щемит сердце.

Окаймленный живой изгородью павильон летней столовой. Вечереет. Загораются гирлянды разноцветных лампочек в аллеях парка. Оркестр исполняет незнакомый медленный танец, Официантка в белой наколкой в волосах ставит на стол пару бутылок пива. «Копетдаг» — гласит надпись на этикетке. «Копетдаг»… Кто-то хвалил это пиво… Кто?..

Воспоминание обрушивает на него такую лавину боли, что он сгибается и опускает голову на руки.

— Вам плохо?

Сквозь редеющую мглу проступает мужское лицо. Лицо ему откуда-то знакомо. Ах да, этот мужчина сидел с дамой за соседним столиком.

— Сердце? — участливо спрашивает мужчина. — Может, врача вызвать?

Он отрицательно качает головой.

— Благодарю, уже лучше.

Женщина глядит на него широко раскрытыми глазами. У нее высокая прическа и тонкие, удлиненные черты лица. В профиль она, наверное, похожа на Нефертити…

…Дежурная по этажу — худощавая пожилая туркменка — встретила его настороженно-испытующим взглядом по-восточному загадочных глаз.

— Вам звонили. Несколько раз.

Он молча пожимает плечами. Ему и в самом деле глубоко безразлично, кто звонил и зачем.

— Оставили номер телефона. — Она протягивает ему листок бумаги. — Просили позвонить, когда вернетесь.

Он машинально берет листок и пробегает по нему глазами. Так и есть: Ж-51219.

— Спасибо.

Он опускает листок на стол и поворачивается, чтобы уйти.

— А телефон? — удивленно спрашивает дежурная.

— Я запомнил. Если будут звонить, скажите, не вернулся…

…Далеко за полночь, выбившись из сил и одурев от выкуренных сигарет, он попытался позвонить по проклятому Ж-51219, но аппарат безмолвствовал. Оглянувшись, он увидел конец оборванного шнура и махнул рукой:

— К черту! Все к черту!

И, не раздеваясь, рухнул в постель, и забытье беззвучно сомкнуло над ним черные беспокойные воды.

Проснулся он на рассвете, против ожидания бодрый, с тяжеловатой, но в общем вполне свежей головой. Привычно сделал зарядку, выстоял четверть часа под ледяным душем, оделся, собрал вещи, рассчитался внизу с сонным, бесцеремонно зевающим администратором и, расспросив, как добраться до аэропорта, вышел из гостиницы.

Улица встретила его прохладой свежеполитого асфальта, звонким щебетом птиц, перекличкой маневровых тепловозов. Он прошел через площадь мимо лепечущего фонтана, свернул направо и легко зашагал по тротуару под неподвижными кронами деревьев. Полускрытые ветвями, мирно дремали белые дома с распахнутыми настежь окнами. В одном из них колыхнулась тюлевая занавеска — то ли от сквозняка, то ли от прикосновения чьей-то руки, — и ему вдруг почудилось, что там, в полумраке комнаты, стоит она, провожая его отрешенным взглядом огромных, прекрасных, но, увы, — равнодушных глаз.

Он с трудом подавил желание оглянуться, прошел мимо, не ускоряя и не замедляя шага, но еще долго его не покидало ощущение, которое испытываешь, когда за тобой наблюдают со стороны.

В аэропорту он взял билет на первый же ташкентский рейс, позавтракал в буфете бутербродом и стаканом томатного сока, купил несколько газет в киоске «Союзпечати» и, примостившись на скамейке под акацией, до самого объявления посадки бесцельно листал пахнущий свежей типографской краской страницы.

В самолет он поднялся одним из первых. Бортпроводница — стройная блондинка в белоснежной с короткими рукавами блузке и синей форменной юбочке — скользнула взглядом по его билету и тотчас возвратила обратно.

— В первый салон, пожалуйста.

Он прошел на свое место, задвинул под сиденье портфель, сел и поднял спинку кресла. В салоне было душновато, пахло дезинфекцией, духами и почему-то пивом. Приглушенными голосами перекликались пассажиры в соседнем салоне. Потом подкатил автобус, и бортпроводница снова принялась за работу.

— Во второй салон…

— Второй, пожалуйста…

— Занимайте места, указанные в билете…

— Баул можете оставить в тамбуре…

— Не задерживайте посадку, граждане…

— Уберите портфель из прохода…

Фразы были дежурные, заученные наизусть, она произносила их не задумываясь, скорее по привычке, чем по необходимости, и это его почему-то раздражало. Он наугад достал из пачки газету и углубился в четвертую полосу. Чтение немного успокоило, тем более что статья о поисках следов тунгусского метеорита была действительно интересной, и тут ему пришлось прерваться. Он скорее почувствовал, чем увидел чье-то беспокоящее присутствие, недовольно поднял глаза от газеты и остолбенел: в проходе, рядом с его креслом, стояла она.

Сознание мгновенно отметило облегающий стройную фигуру темно-синий дорожный костюм, простую прическу, клетчатую сумку, но тотчас все отмело куда-то в сторону, и остались глаза — огромные, с удивленно расширенными зрачками, неповторимые в своей голубой, влекущей бездонности, бесконечно родные глаза любимой женщины. Глаза, по которым он истосковался за несколько часов так, словно не видел их целую вечность.