Андрей Неклюдов - Земля Обручева, или Невероятные приключения Димы Ручейкова [litres]

– Известно откудова – с верховьев.

– А где же верховья? Вон они где – в горах, – указал Обручев рукой на далекий гребень хребта. – Значит, оттуда этот материал уносится, там его убывает. И вот подумайте: убывает день за днем, год за годом, век за веком, миллионами лет. Что происходит с горами? Они уменьшаются.

Герасим рассмеялся веселым смехом:

– Шутить изволите! Сколь река несет песка и всякого иного? Крошки! А каковы горы?! – вскинул он руки к окружавшим их утесам. – Да это все одно, что Давид против Голиафа [56].

Владимир Афанасьевич и Димка переглянулись: они-то понимали друг друга. Было ясно, что этого доброго, но темного человека вряд ли получится переубедить.

– Да, – проговорил Обручев, задумчиво кивая головой. – Конечно, это нелегко воспринять – миллионы лет медленных процессов. Тем не менее все имеет свое начало и свой предел. Когда-то и Земли нашей не было, не то что гор, – улыбнулся он рабочему.

– Это мы понимаем, – согласился тот. – Пока Бог не сотворил мир, ничего и не было, одна тьма кромешная.

– Ладно, тьма кромешная, – грустно усмехнулся ученый. – Пора нам двигаться дальше. Лень на ремень, а ремень на плечи! Заливайте костер и пойдемте.

И снова они брели по ручью, по клацающей гальке. Геолог останавливался и стучал молотком по каменным уступам. Иногда он брал образец, который Димка заворачивал в бумагу и запихивал в свою торбу.

К вечеру ущелье еще больше сузилось, а стенки его стали ниже. Дно здесь было завалено крупными глыбами, с которых маленькими водопадиками сбегала вода. Приходилось карабкаться по этим завалам. Местами ручей и вовсе исчезал. И только по гулкому журчанию и бульканью можно было догадаться, что он течет где-то под камнями.

– Вот она, интрузия, – стукнул Владимир Афанасьевич молотком по одной из глыб. – Помните разговор о них?

– Это всего-то? – удивился Димка.

– Да нет же! – устало рассмеялся Обручев. – Все эти глыбы и эти ближайшие, полагаю, скалы – все это гранитная [57] Грани́т – интрузивная горная порода, розовая или серая, состоящая в основном из полевого шпата, кварца и слюды. интрузия, вскрытая эро́зией, то бишь разрушительными силами. Эрозия, как врач со скальпелем, вскрывает внутренности земли.

– Нешто живая она, земля-то эта? – хмыкнул Герасим.

– А кто ее знает? Может, и живая, – серьезно отвечал геолог.

Рабочий только покачал головой, как бы говоря: «Мудрите вы всё, господа ученые».

Еще через какое-то время Обручев остановился и огляделся по сторонам.

– Надо ставить бивак, коллеги. Иначе, боюсь, выше не будет дров.

Димка и Герасим тоже огляделись. Дров и тут почти не было, лишь редкие, чахлые кустики ивняка торчали под обрывами да на склонах виднелись кое-где хвосты кедрача.

Все трое выбрались из ущелья на склон и скоро отыскали на его перегибе площадку поровнее. Отсюда открывалась широкая панорама. Петляла далеко у подножий речка, и точно языки сползали к ней с противоположного хребта отроги, поросшие лесом. Низкая облачность скрывала макушки самых высоких гор. Что Димке особенно понравилось – это то, что здесь, на высоте, не было ни комаров, ни мошки.

За водой Димке пришлось опять лезть в ущелье и ковылять по нему вниз – туда, где вода выбивалась из-под камней.

После ужина, пока не совсем стемнело, Обручев решил осмотреть склон и скалистые гребни на нем. Димке поручили собрать побольше дров и наломать лапника на подстилку в палатку. Герасим же со своей берданкой направился к вершинам.

Уже в сумерках, когда Владимир Афанасьевич и Димка сидели у костра и беседовали о геологии, где-то в отдалении громыхнул выстрел. Эхо прокатилось по распадкам и ущельям. Казалось, горы заворчали, потревоженные.

– Небось Герасим добыл зверя, – высказался Обру-чев. – Он хороший охотник, попусту стрелять не станет. И вообще – надежный спутник, проверенный.

Димка немного позавидовал этому богатырю. Как бы он был счастлив, если бы и его, Димку, великий Обручев назвал своим надежным спутником.

Примерно через полчаса, уже в полной темноте, к костру подошел странно сгорбленный Герасим. На могучих плечах его громоздилось что-то серое, похожее на мешок. С мешка этого свисали ворсистые ноги с черными копытами.

– Барана стрелил, – прохрипел охотник и с облегчением свалил тушу с плеч.

Димку поразили рога – толстые, завернутые кольцом, остриями вперед. Недаром существует поговорка: «скрутить в бараний рог».

«И как они таскают на голове такую тяжесть? – подумал мальчишка про диких баранов, осторожно приподнимая рога над землей. – Можно ведь и шею вывихнуть».

Выпуклые глаза животного были открыты, в них мерцали отблески костра, но прилипшие к ним мусоринки и мелкие камешки говорили о том, что глаза эти неживые. Мальчишке стало жалко этого сильного, судя по мощным рогам, зверя.

Рядом присел Обручев.

– Горный баран, – молвил он и провел ладонью по жесткой, курчавой на лбу шерсти животного. – Редкое животное в Сибири. Другое его название – архар.

– А он, случайно, не в Красной книге? – осторожно спросил Димка.

– Простите: в какой книге? – не понял ученый.

– Да нет, это я так… – смутился мальчишка, догадавшись, что никакой Красной книги в те времена, в какие он попал, по всей вероятности, еще не существовало [58].

– Мясо – это, разумеется, хорошо, – вернулся к костру Владимир Афанасьевич, – однако придется вам, Тимофеев, нести его в отряд, по крайней мере бо́льшую часть. Мы с Дмитрием поработаем денек в верховьях ущелья, а вы уж потрудитесь скорее воротиться… Туда и тотчас обратно. До вершин еще далеко, а вдвоем поклажу и образцы нам не снести.

– Будет исполнено! – по-военному отвечал богатырь. – Обернусь скоро: завтра к вечеру – там, а на другой день – бегом сюда.

Тушу барана Герасим ловко разделал, шкуру и голову с рогами закидал в стороне камнями, мясо сложил в мешок, выгрузив из него все продукты. Не поместились лишь две задние ноги.

Димка не прочь был бы взять рога себе. Вот было бы супер – показать друзьям эти грозные рожи́щи! Но он вспомнил, что ему некому их показывать. И неизвестно, увидит ли он вообще когда-нибудь своих прежних друзей…

Ночью заморосил дождик. Он сыпал по парусине палатки, точно мелкий песок. Димка спал плохо. Ныли ноги, видимо после холодной воды. Когда он вытягивал их, мышцы икр сводило судорогой. Вдобавок он не мог лежать на спине: болели набитые на пятках мозоли. Но не эти пустяки мешали ему. Его мучил страх. Да, впервые с того дня, как он потерялся во времени, ему стало страшно. Страшно, что он, наверное, уже никогда не увидит родителей, сестры, друзей, никогда больше не увидит мир, в котором он родился и жил. Не будет у него ни кино, ни Интернета… даже вездехода и вертолета ему больше не видать как своих ушей. Как бы ни было ему интересно с Обручевым, как ни привлекательна эта настоящая полевая жизнь, оставаться тут навсегда представлялось ему сейчас пожизненной ссылкой.