Михаил Любовской - Спираль Миров.Трилогия

- 'Надежда умирает первой'. Странное название у этого мира.

— Это не название — крик души. Здесь покоится единственный человек на всю планету, — я стянул крест с тележки и закинул на плечо. — Вернее он считал себя таковым. К сожалению дух оказался слаб и он умер не дождавшись моего возвращения.

— А кем он был? До того как попал сюда.

— Учитель биологии, мой земляк. Трагически погиб, там на Земле; попал к дэмам, откуда я его и перетащил сюда. Конечный результат всей эпопеи на моём плече.

Я разблокировал вход и мы ступили на знакомый мне берег. Нарейса с минуту втягивала местный воздух, наслаждаясь необычными ощущениями, крутнулась на месте и, скинув всю одежду, с визгом бросилась в лениво накатывающие волны. Пока она веселилась, я успел залезть на обрыв и установить крест, отдав последнюю дань. Говорить ничего не хотелось — просто похлопал ладонью по холмику и вернулся на берег. Ждать долго не пришлось — чёрная дева вышла из пучины морской и я невольно залюбовался её обнажённой фигурой. Куда-то подевалась некоторая худощавость, присущая высоким женщинам; в нужных местах образовались приятные глазу округлости, а пластика движения просто завораживала. Проплыла мимо одежды, быстро опустилась ко мне на колени и прильнула к груди, обхватив шею руками.

— Как здесь хорошо. Я чувствую себя заново родившейся, — она приподняла голову и, кокетливо прищурив глаза, игриво прошептала, — И даже немного возбуждена.

— Не верь этому миру, — я взъерошил густые серебристые волосы, — Он больше похож на наркотик. Пока здесь — всё отлично, но стоит уйти и все болячки с недугами вернутся назад. Последнее пристанище для смертельно больных — вот его назначение.

— А я надеялась устроить здесь наш дом, — она с сожалением вздохнула, — и теперь понимаю твою надпись. Уйдём отсюда поскорее, не хочется себя расстраивать.

Нарейса немного постояла, глядя на такую привлекательную и обманчивую планету, затем решительно стёрла старую надпись и набрала менее помпезное — 'Последний приют'. Для тех, кто прочитает и поймёт — это многое скажет. Через час, по внутренним ощущениям, мы добрались до Земли. Я сунул в рюкзак три пенала с клинками, остальное не к спеху и подождать может.

— Постой, Серхео.

— Почему не Сергей? Ты прекрасно говоришь по — русски.

— Мне так больше нравится. Давай посидим…на дорожку и поговорим.

— Ну, если тебе так хочется… — я привалился к тележному колесу, вытянув ноги, и пристроил Нарейсу на привычное место.

— Я твоя жена, так? Так. И Вера твоя жена — верно? То есть у тебя две жены.

— Постой — постой, ты к чему это клонишь? Я здесь, и я там, как говориться — почувствуй две большие разницы.

— Глупый, глупый арахейо.

— Повторяетесь, мирса Мирош.

— И не раз повторю. Ты себя убедил, что имеешь две разных личности.

— А разве это не так? Хорошо — хорошо, я глупый арахейо, которого нужно привести в чувство. Можешь начинать.

— Если не веришь, давай проведём простой эксперимент — мы с Верой напишем на бумаге все твои привычки, характер, поведение, мимику лица и сравним. Хочешь сейчас узнать результат?

— Как нибудь потом, ладно?

Что-то мне стало нехорошо, от осознания своей глупости. В душе не то что кошки, амурские тигры заскребли. Права, жёнушка моя иномирная, ох как права. Задурил ты себе голову, Сергей Сергеевич, на почве личных катаклизмов. И что теперь? Падать Вере в ноги, просить прощения? А Нарейса? Её уже не отрезать — приросла. Я от злости на себя даже зарычал.

— Не дрейф, Сергеич, ещё полчаса продержимся — спасём мир.

— Откуда? — моему удивлению не было предела, об этом знали только двое, я и мой ротный.

— Оттуда. — она грустно улыбнулась. — Ты думаешь 'Корона' просто передаёт знания? Да, если имеется специальный обучающий кристалл. В моём случае несколько иначе, я получила полную копию твоей памяти.

Вот тут самое время и завыть от тоски. Господи, какая страшная женщина находится рядом — она знает меня как облупленного.

— Ладно…

— Подожди, — Нарейса приложила пальцы к моим губам. — Тогда будем расслабляться и получать удовольствие. Так?

— Так, моя радость, так. Будем расслабляться.

Мы только подошли к подъезду, как навстречу выскочил Артём.

— Батя, Нарейса, привет. Что-то вы на этот раз рано — обещали через две недели.

— Привет, Артём, — улыбнулась она

— Ничего себе! Когда успела язык выучить?

— Есть способы. Сынок, как там мама? — меня сейчас очень волновал этот вопрос.

— Приболела чего-то. Говорит, что простыла. Вон сегодня даже с работы отпросилась.

— Позвони ей, скажи, что подымаемся. У меня телефона с собой нет. Сам-то куда собрался?

— Пойду с пацанами в клуб, потусуемся немного.

— А какое сегодня число? Я с этими походами вообще счёт времени потерял.

— Пятница, двадцать второе, декабрь месяц. Скоро Новый Год.

— Ты ещё посмейся над отцом, обалдуй. Давай, звони матери, мы пошли.

Жена стояла в коридоре и нервно мяла бумажную салфетку. На бледном лице выделялись припухшие глаза, они с тревогой взглянули в лицо молодой соперницы и обреченно потухли. Нарейса понимающе кивнула мне и молча ушла в зал. Я сделал шаг и обнял мягкое, податливое тело, начинающее мелко подрагивать. Вера крепко обхватила меня руками и заплакала, с трудом выговаривая слова:

— Бросишь меня…я вижу, я не дура…вон она какая стала…а я…совсем старая…ребёночек у вас…видно, что беременная…уйдёшь, да?

— Веруш, ну что ты такое говоришь? Никто никуда уходить не собирается, тем более бросать.

— Да? Это ты сейчас так говоришь…успокаиваешь…а я поверю…поверю…кому старуха нужна…

— Ну какая старуха? Посмотри на себя в зеркало — красивая зрелая женщина.

— Ага, посмотри…зарёванная страшная дура…а она молодая…она тебе детей роди — и-и — т…

Она окончательно разрыдалась, больше не в силах вымолвить ни слова. Я гладил волосы плачущей жены, пытаясь успокоить, и не находил ничего, что могло бы разрешить ситуацию. Подхватил на руки и отнёс в спальню; сел на кровать, не пытаясь разжать вцепившиеся руки, пристроил её поудобнее на коленях и стал ждать. Не знаю, сколько мы просидели в темноте, но поток слёз постепенно сошёл на нет. Вера, оторвала лицо от намокшей куртки и посмотрела мне в глаза:

— Какая же ты сволочь, Мирошников, — она попыталась вытереть покрасневший нос скомканной салфеткой, но та просто расплывалась под пальцами.

— Знаю, Веруша, знаю. Ты прости меня, если сможешь, но оправдываться я не буду. Глупо говорить, что не думал, не хотел, так получилось — вышло то, что вышло. Я тебя люблю и бросать не собираюсь. Ты моя жена, мать нашего сына и я хочу попросить — давай оставим всё как есть, незачем втягивать Тёмку в наши проблемы. Пусть парень живёт спокойно и не переживает за родителей. Да, Нарейса беременна — нет смысла скрывать, да ты и сама догадалась. Как вы это, женщины делаете, ума не приложу.