Огюст Вилье де Лиль-Адан - Избранное

Казалось, Эдисон в полной мере оценил теперь степень страдания своего друга.

— Да, — пробормотал он про себя, — выходит, это в самом деле дьявольски серьезно!.. Да… Черт побери!

Затем, подумав еще, он словно бы принял решение.

— Дорогой лорд, — сказал он, — поскольку я единственный, должно быть, на всем божьем свете врач, у которого есть, кажется, средство, могущее способствовать вашему излечению, я требую от вас — требую по праву неоплатного должника вашего — немедленного и окончательного ответа. Итак» в последний раз: уверены ли вы, что никогда не сможете отнестись к этому вашему любовному приключению (которое лишь вам одному представляется чем-то необыкновенным) как к мимолетному светскому увлечению, пусть даже весьма сильному, но все же не составляющему для вас вопроса жизни и смерти.

— Я вполне допускаю, что не далее как завтра мисс Алисия Клери может стать для кого угодно любовницей на одну ночь. Но я… мне уже не исцелиться: для меня в жизни существует лишь одно — внешний облик этой женщины.

— И испытывая к ней такое презрение, вы продолжаете столь же самозабвенно наслаждаться ее красотой, притом совершенно платонически, — не вы ли только что говорили, что все чувства ваши к ней навсегда охладели и сводятся к одному лишь холодному восторгу созерцания!

— Холодный восторг созерцания!.. — повторил лорд Эвальд. — Да, именно так! Я не испытываю к ней ни малейшего вожделения. Навязчивая идея, обуявшая мой разум, — ничего более. Она наслала на меня порчу, как говорили колдуны в средние века…

— И вы решительно отказываетесь вернуться в общество?

— Решительно, — ответил лорд Эвальд, вставая. — А вот вы, дорогой Эдисон, вы — живите. Пусть и дальше венчает вас слава! Приносите и дальше пользу человечеству! А я ухожу. Ведь умер же Ахилл от раны в пяте! Ну, а теперь — уж окончательно — прощайте. Я не чувствую себя вправе бесплодными разговорами о собственных горестях отнимать долее ваше время, столь драгоценное для рода человеческого.

С этими словами лорд Эвальд, все такой же холодный и учтивый, снял свою шляпу с большого телескопа, подле которого стоял.

Но тут встал со своего места и Эдисон.

— Ну нет, позвольте, — воскликнул он, — уж не воображаете ли вы, что я допущу, чтобы вы застрелились, не сделав даже попытки спасти вам жизнь, тогда как сам обязан вам и жизнью, и всем, что с ней связано? Зачем стал бы я так подробно расспрашивать вас, не будь у меня на то серьезных оснований? Дорогой мой лорд, вы принадлежите к тому типу больных, излечить которых можно только с помощью ядов. Так вот, исчерпав все доводы, я решил взяться за ваше лечение, и поскольку случай ваш из ряда вон выходящий, вынужден буду в своем врачевании прибегнуть к средству жесточайшему. Средство это — осуществление вашей мечты! (Черт подери, вот уж не думал не гадал, что первый свой эксперимент придется проводить на вас!.. — пробормотал он в сторону.) Хочешь не хочешь, а приходишь к выводу, что идеи и живые существа словно тяготеют друг к другу, — право, можно подумать, что я, не отдавая себе в этом отчета, весь вечер именно вас-то и ждал! Да, теперь мне ясно: я обязан спасти в вас ваше существо. И так как есть раны, исцелить которые можно, только усугубив причиняемую ими боль, я хочу полностью осуществить высказанное вами пожелание! Милорд Эвальд, разве не воскликнули вы только что, говоря о ней: «Как отторгнуть мне эту душу от этого тела»?

— Да, — пробормотал лорд Эвальд, недоумевая.

— Так вот, Я БЕРУЭТО НА СЕБЯ.

— Что такое?!

— Но при этом, милорд, — решительным и торжественным тоном прервал его Эдисон, — прошу не забывать, что, берясь осуществить безумное ваше пожелание, я покоряюсь только… необходимости.

И тон, которым это было сказано, и пронзительный взгляд, которым изобретатель сопровождал свои слова, невольно заставили собеседника вздрогнуть, и он в изумлении уставился на хозяина.

Уж-не потерял ли Эдисон рассудок? Ведь то, что он сейчас обещал, выходит за рамки всех общепринятых понятий! Лорд Эвальд счел для себя наиболее разумным промолчать и подождать объяснений.

И однако была в только что прозвучавших словах какая-то непреодолимая гипнотическая сила, которой он невольно подчинялся. Предчувствие близящегося чуда внезапно охватило его.

Отведя глаза от Эдисона, он молча обвел внимательным взглядом всю лабораторию. При свете ламп, придававшем окружающему какую-то зловещую бледность, все эти сверкающие приборы принимали причудливые, пугающие очертания — они казались чудовищами из таинственного царства науки. «Эта лаборатория поистине обитель чародея, — подумал он. — Лишь невероятное может быть здесь естественным».

И еще лорд Эвальд вспомнил о том, что открытия, сделанные ее хозяином, в большинстве своем никому не ведомы, а те, о которых приходилось ему слышать, парадоксальны, странны и неправдоподобны. И сам Эдисон вдруг представился ему словно окруженным неким светящимся кольцом Интеллекта, средоточием Разума.

Этот человек показался ему пришельцем из царства, где владычествует Электричество.

Прошло несколько минут, и им все более стали овладевать сложные, противоречивые чувства, в них странным образом сочетались и изумление, и любопытство, и неожиданная для него самого жажда новизны. Вместе с тем он ощущал, как все его существо все больше проникается новыми жизненными силами.

— Попросту говоря, речь идет о… перевоплощении, — сказал Эдисон, — но мне необходимо для этого сразу же предпринять кое-какие шаги. Ну так как? Согласны?

— Значит, все, что вы говорили, серьезно?

— Да. Так как, согласны или нет?

— Конечно, согласен! И готов предоставить вам полную свободу действовать по своему усмотрению! — добавил лорд Эвальд с грустной, но уже светски любезной улыбкой.

— Ну что ж, — продолжал Эдисон, бросив быстрый взгляд на электрические часы, висевшие на стене над дверью. — Итак, с вашего разрешения, я начинаю. Ибо время дорого, а понадобится мне на все это три недели.

— Всего-то? Я готов предоставить вам и месяц! — сказал лорд Эвальд.

— Месяц— это много. Я человек пунктуальный… Сейчас на этих часах без двадцати пяти минут девять. Ровно через двадцать один день в этот самый час на этом самом месте мисс Алисия Клери предстанет перед вами не только совершенно преображенной, не только очаровательной подругой, несравненной собеседницей, не только наделенной тонкостью и возвышенностью чувств, но и облеченной своего рода бессмертием. Словом, эта ваша пустоголовая красавица будет уже не женщиной, а ангелом, не любовницей, а возлюбленной, не реальностью, а ИДЕАЛОМ.