Кирилл Берендеев - Мир внутри

– На что надеется? – переспросил я.

– На что угодно. Скажем, на искупление грехов. – По моему недоуменному лицу Нодар догадался, что ход его мыслей непонятен и поспешил пояснить: – Ну, скажите на милость, почему я оказался запертым здесь, как, за что, по какой причине? Ведь должна же быть причина, все объясняющая, все ставящая на свои места, подо всем подводящая черту, не так ли?

– Я… как-то не думал… – растерянно пробормотал я.

– Причина быть просто обязана, вы же прекрасно знаете, и вам и мне эту истину вдалбливали с детства, ничто просто так не делается, всему есть основание, на все найдется ответ. Можно сказать, это аксиома нашего земного существования. Вот этими поисками я и занимался этим сегодня, с самого утра. Сидел на чердаке этого дома и сопоставлял. Выяснилось, что я не один здесь, значит, согласитесь, я совершил нечто против определенных правил, может, этого микрорайона, может, города, против каких-то неизвестных мне норм, или напротив, очевидных всякому. И, как следствие, попал в ту категорию людей, что собраны здесь волею судеб, в ту десятку. Каламбур получается, – горько усмехнулся он и продолжил. – И пока я не пойму, почему и за что , я едва ли смогу отсюда выбраться. А чтобы понять это, мне необходимо найти того человека и еще раз встать у него на пути, так, чтобы он выслушал меня, понял и смог бы дать ответ. Он совершил какой-то грех… ведь я тоже грешен.

– Грешен всякий человек, – резонно заметил я, – никто не составит исключения. Это не тот довод, и он едва ли станет…

– Я говорю сейчас о Нине, – резко повернувшись ко мне, произнес Нодар. – Может быть, за это… за мою поездку полагается разлука, как епитимья или… Нет, так всё, что угодно, можно считать. Хотя бы и то, что я приезжий, как принято говорить, лицо кавказской национальности.

– И что против вашего присутствия взбунтовался микрорайон?… Простите…. Вы откуда родом? – осведомился я.

– Издалека, – глухо произнес он, – из Шуахили. Это в Аджарии; маленький городок на трассе, соединяющий Батуми с Гюмри. Да и в Москве живу далеко от этих мест, в Измайлове. Что же заставило меня поехать… быть может, предчувствие неизбежного?

– Почему обязательно грех? – спросил я, не хотел спрашивать, но удержаться не смог. – Почему должна быть всё объясняющая причина, почему бы не быть некоему феномену в этом микрорайоне Москвы, произвольно захватывающим и удерживающем внутри себя людей, повинуясь математической, физиологической, да какой угодно логике. Вы просто оказались подходящим по неким параметрам, вот и…. Да, кстати, а вы здесь раньше бывали?

– Послушайте, вы сами не верите в то, что говорите! – устало произнес Нодар. – Почему же я должен верить вам?

– Я не верю в грех. Какой бы то ни было: прелюбодеяние, нарушение территориального табу, осквернение субботы, – по мне все это не более, чем религиозный мистицизм. Я лишь выдвинул версию, согласен, глупую, но я же не настаиваю на ней.

– Конечно, поскольку она вас напрямую не касается.

– Вам стоило бы искать реальный выход из ситуации, а не травить себе душу теософией. А то у вас бог какой-то странный, языческий бог – жестокий и необычайно скорый на расправу.

Нодар поднял голову. Странный блеск промелькнул в его глазах, промелькнул и тотчас исчез.

– Может быть, это испытание, – едва слышно произнес он. —Испытание расставаньем. Ведь как логично получается: вчера, позавчера уже, мне звонила Лана, а на следующий день мне приспичило отправиться туда, где когда-то я впервые после стольких лет вновь столкнулся с ней… – он пробормотал несколько слов совсем неслышно, я разобрал самый конец: – и теперь мне придется доказывать и еще раз доказывать то, что прежде называлось верностью.

– И в эту версию вы верите? – пытаясь говорить саркастически, спросил я. Он кивнул, и кивок этот был столь убедителен, что я не нашелся, что ему возразить. Лишь бросил взгляд на часы. Нодар заметил мое движение и поинтересовался, который час.

– Полшестого, – ответил я, и добавил, как бы в оправдание: – скоро начнет темнеть.

– Вы уходите?

Лицо мужчины помрачнело, когда он услышал мой ответ.

– Значит, вы мне не поверили.

Слова эти были произнесены с такой непоколебимой уверенностью, что я не выдержал.

– Конечно, не поверил! Это же форменное сумасшествие, все, что вы мне наговорили, бред безумца. Я понимаю, вам сейчас нелегко, вы попали в серьезную переделку, во что-то необъяснимое, с чем справиться наскоком не получается. Но это же не повод опускаться до… до… – у меня не хватило слов, – до такого. Надо искать, как вы предлагали сами, тех, кто тоже застряли в районе. Но уж не для того, чтобы стращать их своей внезапной религиозностью и призывать к покаянию. Ни один из

них, я убежден, услышав вас, не разорвет на себе рубахи, и не воскликнет: грешен, mea culpa 1 1 Мой грех (лат.) ! Или, Или! Лама савахфани 2 2 Боже, Боже! Для чего Ты меня оставил? (Матф., 27, 46) ?! Вы получите тот же прием, что и в прошлый раз. И изгоем проживете оставшийся век, без семьи, без друзей, без крыши над головой. Будете скитаться, получая от поселян насмешки вместо хлеба. Как будто именно они виновны в вашем вынужденном присутствии здесь, будто из-за них вы…

Он не дал мне договорить. Нодар неожиданно вскрикнул, и крик его был страшен; содрогнувшись всем телом, он выбросил из себя то имя, что не давало ему покоя все эти два дня.

– Лана! – воскликнул он. – Лана!

В наступившем затем молчании было слышно, как едва слышно гудит лампа дневного света пролетом ниже. Я ожидал, что после этого выкрика двери квартир распахнутся, на лестницу выйдут разгневанные люди и потребуют немедленного нашего исчезновения. Но ничего не произошло. Лестница оставалась пустой, только лампа по-прежнему тихо гудела пролетом ниже.

– Это Лана, – быстро заговорил Нодар. – Лана Броладзе, я уверен в этом. Почему же я сразу не понял…

Он замолчал, но слова душили его, и Нодар заговорил снова.

– Мы были знакомы давно, еще по Тбилисскому университету; вместе учились на одной специальности «Геологическая съемка, поиск и разведка». Вместе изучали, вместе сдавали, затем, получив дипломы, вместе уехали в поле. Были молоды, полны надежд на прекрасное будущее, как и большинство, грезили романтикой первооткрывателей и пели песни под гитару у костра…

Долгое молчание последовало за его словами.

– А потом? – осторожно спросил я. Нодар не пошевелился.

– Потом не было, – наконец проговорил он. – Прошло не так много времени, и романтика кончилась, а с нею кончилось все удивительное, что сопровождало ее прежде… кончилось все. Наше последнее свидание было просто омерзительным, оно состояло лишь только из взаимных упреков и оскорблений. Расставаясь, мы поклялись никогда более не встречаться друг с другом. И не сдержали обещания.