Александр Ильин - На суше и на море - 1977

Повторяя все петли и изгибы, самолет летит над рекой шириной с Оку, а местами даже с Волгу. Вода рябит на перекатах, обтекает многочисленные острова, то лысые, сложенные голым камнем, то лесистые. Как и склоны речных долин, они горят золотом и багрянцем. С воздуха угадываются теряющие листву березняки, ивняки, ольшаники. Реже попадается ельник.

Река как река, но чем-то все-таки она сильно отличается от Оки или Волги. Чем же? Ответ приходит, хотя и не сразу: «Да ведь она же почти безлюдна!»

Изредка промелькнет прилепившееся к самой воде селение, покажется лагерь то ли золотоискателей, то ли туристов, и опять леса, болота, горы без следов какой бы то ни было человеческой деятельности. Пустынно, и на самой речной глади — ни парохода, ни катера, ни лодки или даже байдарки. На конце песчаной косы, которая протянулась чуть ли не до середины реки, расположилась семья бурых медведей, мама и три подростка, — наверное, пришли на рыбалку. Подняв головы, медведи проводили глазами самолет, ничем не обнаружив страха и не покинув облюбованного места. На другом плесе самолет выгнал из воды большого рогача-лося. Выйдя на берег, он отряхнулся и побрел в лес без всяких признаков паники. На притоках Юкона кое-где попадались построенные бобрами плотины.

«Гусь» летит от Нулато вниз по течению, в сторону Икогмюта (теперь он называется Русской Миссией). В конце августа 1843 года, тоже золотой осенью, здесь проплывал со спутниками Загоскин. Внешне мало что изменилось с тех пор на Юконе. Случись чудо, покажись сейчас из-за поворота та самая байдара, те самые гребцы, они вполне вписались бы в окружающий пейзаж.

А вот и бывший Икогмют.

«В Икогмюте… строения Компании расположены на увале сажен в 15 высотой, в 150 саженях от правого берега, и окружены еловым и березовым лесом… Селение находится внизу, на песчано-глинистой низменности, впрочем никогда не затопляемой в половодье. Селение от севера защищено подходящим прямо к реке утесом, которого горнокаменное сложение есть ноздреватый базальт и лава».

Лес теперь отступил от жилья, но приметный утес остался, и сделанное Загоскиным описание позволяет сразу узнать поселок, который несколько месяцев был основной базой путешественника. Отсюда он совершал походы в разные стороны от Юкона, здесь вел метеорологические наблюдения, приводил в порядок коллекции и путевые записки.

«Общими чертами невозможно вполне передать жизнь, которую мы вели в наших заселениях в Нулато, Икогмюте и редуте Колмакова. Несмотря на то что мы проживали на месте, редкий день не приводилось нам замечать чего-либо особенного в туземных нравах, обычаях, в образе жизни, в домашнем быту и прочее, или, осматривая окрестные места, трудиться для снискания себе пропитания», — пишет Загоскин.

И будто к нашим дням относятся многие сделанные им заметки о природе этих мест. Хотя бы эта: «В стороне Квихпака несколько довольно значительных речек истекают из гор; все они изобильны бобрами и выдрами, промыслом которых занимаются… жители. Медведь в этих местах весьма многочислен. Нередко он нападает на туземцев, гоняясь за ними вплавь. На наших людей, весновавших в Икогмюте, медведи нападали дважды, и только греблею противу течения удалось от них избавиться».

Не прямых ли потомков тех самых медведей видели мы на косе с самолета?

«Гусь» лишь покружил над бывшим Икогмютом, низко прошел над крышами домов, над погостом с покосившимися крестами и полетел дальше. Времени на посадку не было. Мы пожалели об этом.

Но попасть в поселок мне все-таки удалось — весной следующего года.

В середине апреля, когда солнце уже стало как следует пригревать, на дорогах по автомобильным колеям побежали ручьи, а у проталин суетились прилетевшие пуночки, у нас выдался свободный день. Накануне один из наших аляскинских знакомых — мистер Ворд, пилот и глава местной авиакомпании (в «компанию» входил еще один летчик, а все ее имущество составляли два маленьких одномоторных самолета), пообещал нам, если не появятся клиенты, свозить нас в Русскую Миссию. У него там были дела.

Клиенты, на наше счастье, не объявились, и утром мы уже втискивались в тесную кабину самолета. Кроме пилота и нас с Вадимом Сергеевичем в самолете оказался пожилой эскимос отец Захар — Гест, как он представился, настоятель, а по существу псаломщик, православной церкви в Русской Миссии. Это был сюрприз, приготовленный нам мистером Вордом. Отец Захар постоянно живет в Бетеле, поселке покрупнее Русской Миссии, но охотно откликнулся на просьбу В орда в неурочное время посетить свою епархию и показать «кассакпиакам» — «настоящим казакам» — местные достопримечательности.

Внешне наш спутник мало чем отличался от других аляскинских эскимосов. Не первой молодости синяя нейлоновая куртка, на голове потертая шапка-ушанка, на ногах высокие резино-нейлоновые ботинки. Единственный признак сана отца Захара — выглядывавший из-под куртки белый стоячий пластмассовый воротник.

В самолете отец Захар бесхитростно рассказал о себе. Он почти неграмотен (с трудом читает по-английски), тем не менее «практиковался» и был рукоположен в сан в Ситке. Всю жизнь охотился, рыбачил да еще плотничал. В последнее время топором работать стало тяжело, помогают сыновья — тоже охотники, рыбаки. В Русскую Миссию наезжает и служит в церкви по большим праздникам. Прихожане — больше старики, сами живут бедно, за требы платят кто чем может — рыбой, деньгами, но скудно. «На доходы от службы в церкви не проживешь», — заключил наш собеседник.

Показалась знакомая по прошлому году Русская Миссия — Икогмют.

Тот же приметный утес, разбросанные в беспорядке избы, но на этот раз они почти по крыши заметены снегом. Подо льдом и снежным покровом нечетко различаются и берега Юкона, разве что выдают их границы где кустарника, где леса.

Когда приземлились, показалось, это и впрямь русская деревенька, будто попал куда-нибудь на Печору или Мезень. Рубленые «в лапу» избы и амбары утопают в сугробах. От избы к избе и от домов к реке, к лесу промяты тропки. Посредине, на холме, небольшая деревянная церковь с желтым куполом и крестом. Немного в стороне, тоже на холме, огороженный частоколом погост.

А вот синие плакаты на стенах амбаров с надписями по-английски: «Хэнсли в конгресс!» — это уже Америка, и именно Аляска. Нас сразу же, будто они появились из-под ближайших сугробов, окружает стайка ребят — черноволосых, с плоскими узкоглазыми лицами. Под скатом крыши на стене дома висят связки юколы — вяленой рыбы. На крыльце длинноволосый, с непокрытой головой парень «правит» шкурку бобра: тонким ремешком пришнуривает к деревянному обручу для придания ей традиционной на Аляске формы круга.