Александр Ильин - На суше и на море - 1977

Как-то незаметно оказались в этой пестрой, шумной толпе и мы с Вадимом Сергеевичем. Вместе с толпой побывали в торговых домах «Плывя по течению», попали к Мак-Дональду. Время было даже несколько позже, чем обеденное, перекусили типично по-американски — хамбургерами — большими бутербродами с холодной котлетой и листом салата, выпили по чашке кофе. Затем отправились досматривать Ном.

Выяснилось, что в городе кроме магазинов и салунов есть еще мормонская церковь, школа, несколько контор, причем две из них — разных авиакомпаний. Производства никакого. Значит, найти работу здесь трудно. Только обслуживание туристов. А осенью, зимой, когда поток их иссякает?

Ближе к окраинам дома сменяются домишками, появляются развалины (быть может, еще свидетели золотой лихорадки и памятники ей), захламленные пустыри. Кое-где стоят у домов, дожидаясь зимней поры, мотонарты. Праздным гостям делать здесь нечего, и их не видно. Зато показываются постоянные обитатели Нома. На пустыре копается старая эскимоска, потом, что-то бормоча вполголоса, она скрывается за углом ближайшей лачуги. Двое маленьких эскимосов ведут на цепи большую лохматую собаку. Пес очень тощий и, наверное, не без корысти тянется к Вадиму Сергеевичу. Прислонившись к стене дома, склонив голову на грудь и перегородив ногами тротуар, сидит длинноволосый парень.

Темнеет. Мы опять в центре Нома, на освещенной фонарями, оживленной Передней улице. Опять в толпе туристов. Теперь людской водоворот заносит нас в «Хромую собаку».

У входа на тротуаре топчутся несколько подростков-эскимосок — одни в джинсах и куртках, другие в длинных бальных платьях. Лица их ярко и грубо размалеваны.

В низком длинном зале полумрак. Несколько неярких электрических лампочек льют сквозь клубы дыма сигарет, сигар, трубок какой-то серый свет. Поэтому и лица сидящих, стоящих, танцующих людей тоже кажутся серыми. На невысокой эстраде оркестр — гитаристы, ударник. Перед каждым из них микрофон, и каждый оркестрант не только играет, но и поет. И конечно, основа салуна, его «святая святых» — стойка, за которой преисполненный величия, словно это капитан на судовом мостике, бармен.

Зал битком набит. Музыка гремит без остановки, с лиц музыкантов катит пот. Видны уже примелькавшиеся пожилые туристки, на этот раз «походные» туалеты они сменили на вечерние. Дамы пляшут и веселятся, но похоже все-таки, что веселье это не настоящее, а наигранное, лишь ради выполнения очередного пункта программы, предусмотренной арктическим вояжем.

Мы сели у открытого окна. Рядом, на улице, на ярко освещенном пятачке, разыгралась драка. Двое парней как-то беззлобно, но «картинно» награждали друг друга оплеухами. Драчуны падали, но тут же вскакивали, и бой продолжался. Вокруг них теснились зеваки.

«Дай! Дай ему еще!» — выкрикивала одна из путешествующих дам. Другая то и дело аплодировала. По противоположной стороне улицы прошел полицейский, но в эту сторону даже не взглянул. Не был ли то лишь аттракцион в программе «истинной Аляски», поставленный и организованный туристской фирмой?

За нашим столиком осталось, быть может, единственное свободное место. Занять его попросил разрешения солидный господин со стаканом виски в руке. Он представился:

— Крог, местный служащий авиакомпании.

Когда разговорились, Крог заметил:

— Салун — единственное развлечение у нас в Номе. Вечером податься больше некуда. — Он широко улыбнулся, ослепительно сияя белизной своих зубов.

— Ну, а какая же главная достопримечательность современного Нома? — спрашиваю я.

Мистер Крог долго думает, выдавливает из себя звук, похожий и на «а-а-а-а», и на «э-э-э-э», и наконец отвечает:

— У нас самый высокий в Америке уровень самоубийств.

После этих слов вдруг как бы слиняла пестрая и шумная толпа, несмотря на ее бурное веселье.

Следующим утром мы улетели из Нома. И уже не так чисты и прозрачны казались дали, и не так глубока была синь небосвода. Только незабудки, что еще цвели на окраине аэродрома, пожалуй, не потеряли своей сочной голубизны.

Не потому ли, что они такие же, как у нас в России?

Рассказ

Иллюстрации В. Сурикова

Часто случается, человек проходит мимо таких чудес природы, которые не что иное, как волшебные сказки для всех-всех, независимо от того, кто где живет и чем занимается.

Такими сказками мне хочется назвать родники.

Смоленский крестьянин, всю свою жизнь проживший неподалеку от истоков маленькой, всего лишь в сорок с лишним километров, речушки с загадочным названием Габья, мой отец, когда заходил разговор про ближайшую криницу с нежным названием Алмазная Бусинка, что была близ нашей хаты, под горкой, у Соловьиного болотца, и заменяла нам колодец, любил повторять:

— Без Алмазной Бусинки и Габья была бы не та!

Иногда добавлял:

— А без Габьи и Десна — не Десна, а без Десны и Днепр — не Днепр!

Только потом, повзрослев, я понял мудрую суть этих слов, да и то, если по чистой совести, сомневаюсь: вся ли суть понята?

Никто не знает, с каких пор родниковая струйка Алмазной Бусинки с таким неугомонным усердием вытекает из глыби земной, но место рождения водяной жилки, никогда не зарастающее, превратилось в небольшую впадинку- ямочку с песчаным донышком, напоминающую глиняную крынку-махотку. Не потому ли и возникло слово «криница»?

Мой дед по матери, рачительный землероб, одно время, чаще всего, помнится, в сенокосную пору, нет-нет да и занимался подсчетом родников в болотистой пойме Габьи. Кое-кому, пожалуй, мнилось, что старик просто-напросто чудит, а мне почему-то сызмальства виделась в этом какая-то деловитость. Не будет же человек с седой бородой тратить время на пустяки. Он уверял соседей, что на каждой десятине болота только видимых ключей не один десяток. А сколько невидимых! Они-то ведь тоже питают речку своей студеной свежестью! Значит, не зря, нет, не зря толкуют: «Без Алмазной Бусинки Габья не та».

Что возразишь на это? На моей памяти отец с дедом расчистили лопатой водяную жилу криницы, получилась ямка-копанка аршинной глубины, потом поставили дубовую кадку без днища, с деревянными обручами. Получился незаплывающий колодец. Правда, колодцем никто родник не называл, это слово не прижилось, говорили, как встарь: Алмазная Бусинка. Почему бусинка, да еще алмазная? Не потому ли, что кто-то некогда догадливо подумал-размечтался о том, что, как бусы, украшающие женскую шею и грудь, состоят из нанизанных друг на дружку зерен-бусинок, так и родники, хрустально-прозрачные, вроде драгоценных камней, украшают местность, где родились, будь то лес, луговина или болото.