Александр Ильин - На суше и на море - 1977

— Ложись грудью на мои. Подтяни свои. Тяни ногу, только не дергай!

Веня подтянул за веревку жерди, прополз по ним, медленно встал…

Где на ногах, где ползком дотянули до западного берега болота. Тихмень раз прорвался обеими ногами, успел лечь грудью на ручные жерди, подтянул задние, пытался выползти на них, но не удавалось: жерди уходили в мох… Веня подал свои ручные. Мост у старика стал плотнее, и он осторожно, тихо вытянул одну ногу… другую… медленно встал… Потом еще раз провалился и Веня. Лег на живот, подтянул задние жерди — по четырем выполз, встал.

— Эй, парень! С моего следа сошел! Гляди строже! — Дед сердился.

Кончилась бескладочная часть пути, пошли под мхом кладки — стало полегче ступать. Но близ берега дым был густ и едок, а по берегу хозяйничал огонь. Тут их заметили фокинцы, подняли крик:

— Ура! Ура! Давай сюда, давай сюда!

А спасители задыхались от дыма. Остановились, обмотали лица мокрыми полотенцами… Добрели! Пробрались краем топи, стаскивая с берега под ноги еще не загоревшийся валежник.

Ну и обнимали же их шестеро! Ну и расспрашивали же!

— Что так долго? Много, ли проваливались? Можно ль еще раз пройти?

Путники скинули мокрую одежду, надели сухое из мешков, развесили мокрое сушиться. Костя Житнев, главный на Фокином Носу, приказал:

— Люди пришли! Накормить! Ребята, скорей пшено варить! Эх, жаль консервы вышли!

— Пошто пустоварку заводить? — возразил Тихменев. — Мы с собой на случай захватили вяленого мясца.

После обеда мешкать не стали: надо к ночи на Лупью успеть! Ваня Фокин настроился радужно: ноги-то у него зажили.

— Давай, давай, ребята, укладывайтесь живей! Пришли к нам люди, ну и мы пройдем — дело простое!

Но старик Тихменев крякнул басисто, сердито, и все притихли.

— Вроде тропу мы пробили. А простого нету ничего. Наныряетесь! Враз, сию минуту, не выходит бежать. Всем сделать жерди добрые по четыре штуки! Еще сапоги. Нырнешь — без сапог выдерешься. Всем у края голенища дырки делать, подтягивать веревками к поясу. Босиком ноги порежешь осокой — и ступить не сможешь. Чтоб в мешках сухая смена одежи! Которы вещи лишние — здесь кинуть.

Поработали Робинзоны, заготовили жерди — первый сорт, как приказал дед. Бросили на мысу пилы, ведра, палатку, котел, да мало ли! Дед Тихменев еще раз повторил, чтобы идти строго след в след, не отставать и не напирать друг на друга. «Если прорвешься — не ворошись, клади жерди поперек хода, подтяни задние, ложись грудью, животом, выползай осторожно. Биться, рваться — хуже нет. Разворотишь окнище — не выплывешь. Строго гляди, строго иди… Прорвался — крикни. Остальным стоять…»

Не обошлось без прорывов. Только снегобородый вожак и шагавший за ним его подручный Веня шли теперь благополучно.

Ваня Фокин шел третьим. Проваливался он чаще других. И потому, что считал: «Чего там! Обошлось!», и потому, что ноги его были обмотаны полосами брезента — площадь опоры меньше, чем в сапогах. А когда оставалось до берега метров сто, Фокин и вовсе забыл про «строгость», ступил мимо двойной кладки, провалился сразу выше колен, закричал: «Помоги!» Веня оглянулся и увидел: Фокин бьется, впереди него всплыло черное бревешко кладки; он ухватился, бьется по пояс в воде, но не тонет глубже — должно быть, нашлась под мхом поперечина кладок. Веня осторожно повернулся назад, пошел к Фокину подать свои жерди… Фокин, возясь в воде, начал подниматься, ступил ногой на конец всплывшего бревна, стал вытягивать другую… перевесил своей тяжестью, и оно встало дыбом, поднялся вверх другой конец… Нога Фокина соскользнула с бревна, и оно, падая, ударило по груди подоспевшего Веню. Мальчик упал, охнув… Счастье еще, что попал на свои жерди и не стал тонуть в болоте.

А Фокин опять по пояс в воде кричал: «Спасите!» Опять о помощи взывал. Тихменев, видевший все, заметил, что таксатор, погрузившись по пояс, задержался. На что-то опирался он подо мхом.

— Замри, Ванька, — грохнул бас старика. — Ты Веню зашиб! Стой, пока того не вытащу! — В сердцах Тихменев добавил про себя: «Жердью бы тебя по башке!»

А Фокин бормотал, лязгая зубами:

— Стою… на чем-то…

— Венюшка! — позвал старик. — Можешь ли встать?

Мальчик попытался, но опять упал, головой к Фокину. Тихменев подошел к Вениным ногам:

— Веня, ползком можешь?

Дед положил свои жердины слева от лежавшего, и тот медленно, еле перехватывая их руками и стараясь не расставаться с кладками подо мхом, повернулся, пополз за стариком, выбрался на берег, лег… Дмитрий Лаврентьевич свалил толстую сушину, вырубил из нее кряж метра четыре длиной и с особой осторожностью по растревоженной сплавине отнес к Фокину. Положил кряж на поперечные жерди, велел:

— Лезь!

И лишь Фокин ухватился за новую опору и полез на кряж, дед стал на другой его конец, чтобы и это бревно не вздыбилось… Фокин выбрался. За ним прошли остальные.

Веню до Лупьи несли на носилках из жердей, веревок и елового лапника. Добрались на реку в сумерках. Вертолет вывез фокинцев в Ильинское, а Веню и провожавшего его Тихменева — в районную больницу.

Хирург определил: перелом ребра. Наложили Вене на грудь тугую повязку. Уложили, предписали полный покой. Тихменев, отправляясь домой, спросил:

— Матери-то что сказать?

— Скажи: боли много, а беды нет.

А через пять дней вертолет перевез Веню на Кобылий хутор. Сопровождавшая медсестра строго-настрого приказала матери держать сынка в постели до врача. Следил за мальчиком и Нилов.

Пришли проведать Веню Дмитрий Лаврентьевич с Домной Исаевной.

— Ну как, поправляешься, герой? — спросил дед Тихмень.

— Хорошо! Ходить уже могу. Только повязка грудь давит. Нудно!

Начальник экспедиции, сидевший в сторонке, спросил старика:

— Дмитрий Лаврентьевич, что же за деньгами не приходишь?

— Это за какими же деньгами? — удивился Тихменев.

— А за поход через Упокой, пятерная поденщина.

— Пятерная? — словно удивился Тихменев. — Когда б я лес валил аль пашню пахал — за ту работу деньги взял бы. А тут мы с Веньямином живые души выручали, слава богу, пособили людям из беды выйти. С какой же совестью за такое плату брать? Тут про деньги и говорить непристойно!

«Вот каков! — подумал Нилов. — И на подвиг, и собак увести — на все способен!»

— Ну, спасибо, Дмитрий Лаврентьевич! Спасибо же от всех и от меня!

А Домна Исаевна все поглядывала на подоконник и вдруг спросила:

— Венюшка, почему это Митриев кисет у тебя оказался?

Веня смутился, не знал, что и сказать. А Тихменев затормошился:

— Где? Где? А — вот он! И правда, мой. Как же он к тебе попал? А я-то искал и в избе, и в огороде — пропал! А он вон где!

Нилов не стерпел, хотя только что удивлялся благородству старика: