Александр Ильин - На суше и на море - 1977

— А Фокин, не слышали, вышел? — тревожно спросил Нилов.

— О нем-то главный разговор. Коли не пробрался вдоль Кужмы, значит, должен был через кварталы Троицкого — на юг да через Восью. Выходит, опоздал, не смог проскочить, как Троицкий.

— Ох, до чего плохо! — Нилову страшно стало за Фокина и его людей.

— Надо бы хуже, да некуда, — подтвердил Донцов. — Скверно, что у него ни одного старика нет, все молодые, леса ни черта не знают.

Вот она беда! Фокин и пятеро рабочих где-то по ту сторону пожара!

Взяли Нилов и Донцов план лесонасаждений, стали гадать. На Кужме горит, через Восью перебраться Фокин не успел, а Восья берется из огромного болота, тянущегося полосой с севера на юг. Болото непроходимое, оно запирает Фокину путь на восток. И название-то у него страшное — Упокой господи, или просто Упокой. На нем и топи, и открытые окнища. Шаренгские охотники говорят, что раньше через Упокой была тропа, да теперь ее никто не знает… Открыт путь фокинцам на север, но там на многие десятки километров ни одного селения. И кто знает, может, и там горит? Нужно начальнику экспедиции срочно ехать в район, потребовать розыска Фокина авиацией.

Часов в пять утра Нилова разбудил Веня:

— Василий Павлович! Самолет парашютных скинул на кужминское поле!

Нилов вскочил, оделся и поскакал туда на Метели…

Начальник десанта Саша Якименко сообщил: по реке Кужме лес горит, пожар обширный и движется на хутора. Якименко думал взять народ из низовых деревень, а там всех уже мобилизовали в Шошемский леспромхоз: там тоже горит. У пожарных десантников главная надежда оставалась на взрывчатку, да кужминцы должны помочь.

Якименко передал своему начальству по рации, чтобы срочно был начат авиарозыск шестерых людей, оставшихся за пожаром. Добавил: летчик должен взять с собой таксатора.

Часа через два прилетел вертолет и сел на лужайке возле Кобыльего. Втроем — Нилов, Донцов и летчик Чирков — снова засели за планы и карты, рассмотрели места, где мог быть Фокин. Разработали и маршруты поиска. Потом пообедали, и Чирков с Донцовым улетели, чтобы на лупьинских пожнях устроить свою базу, поставить палатку возле старой промысловой избушки, а в ней хранить от зверья хлеб, крупу, консервы и прочие припасы.

Жизнь на Кужме стала тревожной да еще непомерно тяжелой из-за дыма, просто дышать нечем. Не только все кужминцы, способные работать на пожаре, но и все инженеры и рабочие ушли в лес под начало Якименко, который в свои двадцать пять лет был удивительно распорядительным и отважным.

Следующий день был неудачным. Сильный западный ветер нес дым как раз в те кварталы, где могли быть фокинцы; где уж тут заметить их дымовой сигнал! Чирков и Донцов считали, что огонь распространяется в северо-восточном направлении, закрывая фокинцам ход на север.

Десантники, работавшие теперь южнее Восьи, сообщили Нилову, что от сильного ветра стали падать ели с сильно обожженными корнями; кое-где из упавших друг на друга деревьев нагромоздились непролазные завалы. Радиограмму об этом доставил на Кужму Веня, ставший у Якименко связным. А пунктом связи стал дом Ивана Ястребкова. Дед лежал в постели, жалуясь на «боль в грудях».

Дед Тихменев с другими кужминцами дежурил на минерализованной полосе, наскоро устроенной десантниками. Она остановила бег огня, но не гарантировала безопасности: много пней и крупного валежа тлело по гари. А если фокинцы окажутся среди завалов, им не выйти и не найти их даже с вертолета. Второй день вертолетного поиска — 23 августа — был счастливее.

В шесть утра Нилов пошел умыться на реку. Его встретила повеселевшая Ксения Вениаминовна:

— Василий Павлович, радуйтесь! Ветер с того берега, с восхода!

«Дым от Фокина, пожалуй, унесет. Неплохо!», — подумал Нилов. И радость была не напрасной. В середине дня примчался на Кобылий Веня с радиограммой, полученной десантниками от Чиркова: «Замечен сигнальный костер на мысу в болоте Упокой — квартал 146, сто метров от массива суши. Пожар местами достиг болота». А вскоре прилетели на Кобылий Чирков и Донцов. Летчик стал докладывать Нилову:

— Положение сложное. Квартал 146 рассечен болотом Упокой, полосой километра полтора в ширину…

Нилов перебил:

— Это все известно по плану. Почему людей не привезли?

— Никак не могли! Наш МИ-1 поднимает лишь троих, надо бы вызвать МИ-4, но обстановка не позволяет… — И он стал объяснять, что такое турбулентность…

Таксатор Ваня Фокин только второй год работал в лесу, в экспедициях. У него, конечно, было отчество, но такого по-детски веселого, такого румяного никому не приходило в голову называть Иваном Андреевичем. Он был рослым, сильным и к двадцати четырем годам успел отпустить хорошую бороду, скорее рыжеватую, чем русую. В остальном он был как все: глаза серые, нос немного толстоватый. Рабочие любили Ваню за доброту, простоту, за беззаботную улыбку. В экспедиции он работал севернее всех. Все было ладно… А когда Фокин взялся за семидесятые кварталы, ветер стал наносить все больше дыма, похоже, с юго-запада. Таксатор пошел на разведку в кварталы 93 и 121; он встретил там не только густой дым, но и огонь, бежавший по гряде вроде бы неширокой полосой. Фокину показалось, что это не очень серьезно: легкомыслия у Вани хватало. И он хотел захлестать языки пламени, но вдруг заметил: горит и справа, и слева, и сам он чуть ли не окружен. Тогда Ваня бросился к рабочим, рубившим неподалеку визиры. Позвал их — вместе пожар тушить легче! Но огонь встретил их уже в 122 квартале… А западный ветер крепчал, подгонял бег огня… И он ярче вспыхивал, перепрыгивая, словно резвясь! Кинулись к стану, в ужасе посовали в тюки и мешки все — от Ваниных бумаг до котла — и быстро, как только позволяла ноша, двинулись квартальным просеком на юг, чтобы, перейдя Восью, обогнуть страшное болото и выйти на Лупью. Но пробежали только семь километров; к Восье их не пустил огонь, уже набравший силу, и здесь Фокин вовсе растерялся:

— Ребята, что делать? Куда деваться? Назад надо!

Но нашелся парень посильнее, рабочий Костя Житнев. Он обозлился:

— Стой! Куда назад? Надо на восток, вдоль восьинского огня! Может, там обогнем, обгоним пожар. И тогда повдоль болота спасемся!

Житнева послушались, бросились на восток… А ветер усиливался, и сквозь обычный шум леса стали прорываться другие звуки — страшный треск, грохот. Это падали обожженные деревья, еле стоявшие теперь над норами, выгрызенными огнем в почве. Падая, огромные деревья ломали и крушили не только своих меньших братьев, но и богатырей, таких, как они сами.

Шестеро парней еле живых от усталости добежали до болота, но попасть к истоку Восьи не смогли. Все вокруг выжжено, лес валился. Фокинцы попробовали обойти это место краем болота. Ваня первым зашагал по прибрежным мхам и сплавинам. Не прошел и сотни шагов, как провалился сразу выше колен, а пытаясь выбраться, стал вязнуть еще глубже. Рабочие живо развязали какой-то тюк, бросили ему конец веревки. Ваня обвязался, его вытянули. Сапоги с портянками остались в топи…