Александр Ильин - На суше и на море - 1977

На счастье, вблизи оказался мыс, врезавшийся в болото. Он не горел, хотя был покрыт лесом. Много было тут сушин, упавших и еще стоявших. Выбраться на этот мыс стоило больших трудов. Продираясь через завалы, Фокин в кровь изодрал босые ноги, да и рабочие поранили руки. Вылезли на мыс, огляделись, поняли: место опасное. Стоит ветру перебросить сюда огонь — и конец! Узкая сыринка-болотинка пролегла там, где мыс отходил от «материка», как бы отрезая его. Здесь решили немедля установить дежурство, чтобы не допустить загорания вблизи этой линии.

Раны на ногах Фокина смазали йодом из аптечки отряда, рубашкой, разорванной на ленты, перевязали их. А поверх бинтов Фокин обмотал ноги полосами разодранной палатки и сказал весело:

— Вот я и в онучах. Лаптишки бы еще! — но потом стал серьезнее — Товарищи Робинзоны! Мы на острове: здесь — вода-болото, там — огонь, а тут — непроходимый завал! Топоры и харчи мы не бросили. Нас будут искать! Найдут — авиация же!

Развели «островитяне» сигнальный костер, навалили осоки, чтобы дым шел погуще. Но западный ветер наносил тучи дыма с пожарища, и они забивали сигнал…

Задыхайся не задыхайся от дыма, а устраиваться надо. Застучали топоры, зашипели пилы: нужны дрова, кряжи для нодьи, ставились рамы для станков. А еще Житнев колол кряжи на тес для кровли станка, как учил его дед. Он надкалывал кряж топором, обухом другого загонял топор поглубже, чтоб родилась трещина, и тогда клиньями раздирал трехметровые кряжи на тес. Костя Житнев, так уж получилось, стал командовать на Фокином Носу, как решили назвать это место. Ване он предложил полежать, чтоб ноги зажили. В подручные Житнев взял Сашку и Илью. На двух остальных прикрикнул:

— Алешка, Васька! Мойте котел, мойте крупу, варите суп!

На третий день житья на Носу фокинцы услышали близкий грохот вертолета — значит, их ищут! На четвертый день ветер утих и даже переменил направление — теперь слабо тянул с болота. И сработал сигнальный дымовой костер. Фокинцев нашли! И была великая радость!

С вертолета сбросили вымпел в конце мыса, особенно захламленном. Добывать его пошли Житнев с помощниками — Сашей и Ильей. Долго мучились, лазая по валежнику, толстому и суковатому, порвали одежду и изранились. Наконец нашли. Достали письмо из целлофанового мешочка, прочли: «Ищем три дня, мешал дым. Наш вертолет поднимает троих, а нас двое. Возьмем одного с зависания. Остальных заберет МИ-4. Донцов, Чирков».

Кого же отправить? Конечно, Фокина: босой, раны!.. И полез Ваня карабкаться по валам сушняка, ломаным сучьям: надо было добраться до самого мыса, а то над лесом ведь лестницу не спустить. Как-никак добрался. Вертолет подлетел; но лишь снизился, и начало его качать, болтать: близкий огонь пожара создавал в этом месте перепад давлений, вызывая сильную турбулентность воздуха.

Так вертолет и улетел ни с чем. А Фокин, добравшись до стана, заявил:

— Во, ребята! Как в сказке: по усам текло, а в рот не попало!

Из докладов Донцова и Чиркова Нилову стало ясно, что взять фокинцев на вертолет с зависания невозможно. Чего же ждать? Более благоприятных условий? А если ветер занесет огонь на Фокин Нос? Люди заживо сгорят! Бушуют ветры большой силы; пожарище, захватившее десятки тысяч гектаров леса, превращается в сплошные завалы высотой четыре-пять метров. Весь древостой вырван, изломан, искорежен, словно тут работали какие-то чудовищные машины! Ветры страшной силы! И прогнозы погоды неблагоприятны… Допустимо ли ждать штиля для вертолета?

Пока Нилов, Чирков и Донцов обсуждали положение, Веня не раз подходил к ним, словно хотел и не смел что-то сказать.

Наконец его заметил Нилов и позвал. Веня сообщил:

— Дед Дмитрий объяснил мне: через Упокой была трепа. Ястребков-отец ходил за болото на ихний путик прямиком. Раз-другой дед Иван брал с собой Тихменя. Вот он и велел — пусть заставят Ивана, чтоб за болото от Лупьи сходил, людей вывел.

— Веня! — сердито вскрикнул Василий Павлович. — Какие разговоры с Тихменевым? Гончих чуть не украл! Как ты можешь! Это же вор!

— Так я с Тихменем на пожаре вместе работал. Как не разговаривать, когда на одном деле?

— Да черт возьми! — спохватился Нилов. — Что собаки! Люди гибнут! Любыми средствами спасти! Но Иван-то болен, лежит!

— Притворщик! — возразил Веня. — Вся боль — на пожар не идти бы!

Пошли к Ястребкову. Встретила их Иванова жена:

— На что он вам? — спросила сердито. — Хворый, в постели мается.

— Поговорить… — ответил Нилов. — Дело есть денежное.

— А? Кто? Чего? — Хитрец вроде бы проснулся, узнал. — Спасибо, Василь Палыч, что проведали!

— Здорово, Устиныч! Поправляешься ли? Заработал бы богато!

Жадный до денег Иван помолчал. Думал: денежно!

— Не век болеть. Может, к завтрему подымусь.

Нилов мигнул Вене: «На деньги клюнул!»

— Давай, Устиныч, на вертолет тебя да к врачам.

— Не к чему, Василь Палыч! И так мне легчает.

«Ага!» — подумал Нилов и решил сказать прямо:

— Выведи наших людей через Упокой! Заплачу, что спросишь.

У деда даже губы затряслись с перепуга:

— Ох! В сердце вдарило! Не встать вскоре! Ох! Ох!..

— Вон что! — как бы испугался Нилов. — В больницу скорей!

— Не спеши, Василь Палыч, — в страхе лепетал дед. Он знал, конечно, чего ждать от врачей: турнут, изругают.

Пришлось Нилову бросить Ястребкову: без совести человек!

— Идемте к Тихменю, — позвал Веня. — Смелый! Один на берлоги ходит… — сказал и осекся, увидев, как побагровел инженер.

А того вновь резануло: люди гибнут! И он справился с собой.

Пошли к Тихменеву. Веня вызвал старика на крыльцо. Вышел он, большой, темноголовый, снежнобородый, в красной сатиновой рубахе. Как ни в чем не бывало подал Нилову руку:

— Здравствуйте, Василь Палыч!

— Здравствуйте! — сухо отвечал Нилов. — Поговорить надо.

— В избе побеседуем. Сынки в земельке полеживают, дочки взамуж посбежали. А старуха моя не помеха.

В избе было просторно и чисто, лавки вдоль стен, по-старинному. Старуха Тихменева, сохранившая и в старости дородную стройность, встала, низко поклонилась: «Милости просим!» — и ушла на кухню.

Сели. Нилов объяснил положение: шестеро между болотом, завалами и огнем. Надо вывести через Упокой. Вертолет доставит проводника на Лупью. Дед вздохнул:

— А Ванька что ж? Он на свой путик сто раз через Упокой ходил.

— Ястребков болеет, — ответил Нилов и добавил: — Заплачу, сколько спросишь.

— Вишь — лиса Иван! — боль придумал. А как я пойду? Всего-то раза два ходил той тропой. Разве помню приметы? Утону и людям не помогу.

Из кухни, из-за перегородки негромко сказала жена Домна Исаевна: