Александр Ильин - На суше и на море - 1977

Проложенная наверх дорога спиралью обвивала каменную громаду горы. С каждым поворотом ее все шире раскрывался горизонт. Если смотреть со срезанных взрывами острых уступов на юго-восток, увидишь вьющуюся по равнине дорогу, похожую на узенькую сиротливую тропку. Она уходит в сторону светлых, розовеющих под солнцем известковых гор, ровной стеной поднявшихся у кромки пустыни. Где-то там, у Кермана, за две с половиной сотни километров, наши товарищи в это время вели разведку каменного угля для металлургического завода.

Вечерами после изыскательских работ мы подолгу засиживались в камералке. Работалось хорошо, и дело заметно подвигалось. Вольдемар Лицит, наш геодезист, проверял каждый планшет, показывал иранцам Тофиги и Маракабати, где горизонтали получились «неживыми», огрубляющими рельеф. Геологи корпели над колонками шурфов и картой, которую засняли на территории будущего рудника.

Через несколько дней мы уезжали обратно в Исфаган. Лицит взял с собой планшеты, которые к тому времени удалось закончить, — их уже можно было отдавать чертежникам. Я захватил монолиты пород для лабораторных анализов.

Теперь мы хорошо рассмотрели местность, которую недавно миновали на машине ночью. Очень долго, выделяясь на серо-желтом фоне окрестностей, чернела островершинная рудная гора Чогарт. Мы ехали вблизи насыпи строящейся железной дороги. Она пересекала окраину пустыни, вписывалась крутыми извивами в каменистые ущелья. И можно уже было представить, как через два-три года на склонах горы экскаваторы будут полными пригоршнями черпать разрыхленный взрывами железняк, как потянутся от карьера к обогатительной фабрике тяжело груженные им машины, а товарные составы, заливисто гудя, повезут руду и уголь к берегам реки Зайендеруд.

Сияние солнца, блеск бегущей воды Зайендеруда, голубизна неба, теплынь и какая-то особенная свежесть воздуха… Это уже весна, хотя по календарю еще февраль.

За несколько дней неузнаваемо изменилась речная долина, ярко и свежо зазеленела озимая пшеница. По лоскутным участкам, разделенным невысокими земляными валиками, там и тут засверкала вода, пущенная из арыков. Легкая дымка окутала горы. Там сейчас вовсю тает снег, отчего река на глазах становится многоводной, бурной и шумной.

Нежной зеленью стали покрываться деревья на Чехарбах, главной улице Исфагана. Совсем недавно сухой и мертвой казалась старая корявая ива возле нашего отеля, а сейчас она вся в мелких узких листьях, быстро набирающих силу.

В весеннюю пору иными становятся и люди. О чем то веселом распевает сейчас и тот вон неунывающий бедняк, что шагает по боковой галерее моста Сиосеполь над шумным речным потоком, улыбаясь каждому, кто встретится с ним взглядом. Весеннее солнце и напоенная горными снегами река скоро наполнят живой силой злаки, и, значит, не будет опасности голода. А нынешняя весна несет с собой и другие надежды: слышно, что стройка в межгорной долине у Зайендеруда растет день ото дня и все больше требуется там рабочих рук.

Над строительной площадкой поднимается пыль от землеройных машин, самосвалов, везущих грунт. Вокруг котлована, отрытого под доменную печь, опускаются и поднимаются железные челюсти ковшей. А в самом котловане, скругленном, как стакан, рабочие уже вяжут арматуру. Здесь трудятся и днем, и при свете прожекторов поздним вечером. Рядом наши механизаторы со своими помощниками-иранцами, которых обучали они в последние месяцы, заканчивают сборку доставленного из Одессы подъемного крана. Окрашенный в ярко-оранжевый цвет, он служит хорошим ориентиром, когда едешь к котловану.

У начала дороги, ведущей туда, обозначились контуры заводской площади. В центре ее будет воздвигнут монумент. Не сразу решили, каким быть ему, но, когда один из наших специалистов высказал мысль о рудном монолите, всем она пришлась по душе.

Тридцатипятитонная глыба магнетита, подобно скале, будет выситься у главной проходной. Из Чогарта, за четыреста километров, привезли на трайлере эту глыбу и сейчас осторожно устанавливают краном на гранитном пьедестале.

Весенние ветры безудержно летят над желто-серым бугристым межгорьем, полощут иранские национальные флаги и флаги металлургической компании «Зоубеаган», во множестве поднятые на стройплощадке и в поселке строителей.

Ранним мартовским утром мы едем сюда из города на празднество. Автобусы один за другим подходят к заводской площади. Черная глыба магнетита отражается в воде бассейна, которая кажется неправдоподобно синей: дно и стенки бассейна окрасили натуральным индиго.

Рядом с руководителем группы проектировщиков Васильевым я замечаю главного инженера строительства, совсем недавно приехавшего сюда. Он невысок, худощав, темноволос; небольшие залысины надо лбом не старят его. Это Михаил Илларионович Запорожец.

Разговор, естественно, идет о главном событии дня — торжественной закладке завода.

— Между прочим, говорят, будто бы, когда подписывали соглашение об экономической помощи Ирану, тоже, как и сегодня, было тринадцатое число, — с улыбкой сообщает Васильев. — Персы спрашивают: «Вас не смущает, что на столь ответственном документе будет стоять цифра тринадцать» — «Нет, отвечают им, не смущает. А вас?» — «Да по (мусульманскому календарю, говорят они, сегодня совсем другое число — двадцать четвертое фарвардина». — «Ну, значит, все в порядке», — засмеялись наши…

Около десяти часов, когда иранские изыскатели, строители, чернорабочие вместе с советскими специалистами и гостями из Исфагана и Тегерана заполнили площадь у монумента, из-за хребта Гав-Писе показался вертолет, за ним еще несколько. Это прибыли шах Ирана с шахиней, премьер-министр, высшие правительственные чины.

Пока закладывали мемориальную доску в основание монумента и произносили торжественные речи, колонна красных самосвалов «ЗИЛ» загрузилась только что приготовленным бетонным раствором и медленно направилась к котловану домны. Заработал кран, двинулись по наклонному спуску самосвалы, и первые порции бетона легли на дно котлована. С сооруженной на краю котлована трибуны шах и шахиня бросили в бетон по горсти золотых монет. Радостно, празднично закладывалась первая домна Ирана. Это был день, о котором в стране, не имевшей своего металла, мечтали десятки лет.