Владимир Тюрин-Авинский - На суше и на море - 1980

«Пока все нормально, видим трос буя, — сообщал по телефону Дон. — Глубина 250 футов». Потом из микрофона донеслись какие-то трески, грохот, шум. Уж не случилось ли что с «Ашерахом»?

Но у Юкселя и Дона все было в порядке. На глубине 285 футов лодка достигла дна. Видимость была скверной, но экипаж все же смог рассмотреть на дне разбросанные вокруг амфоры. «Ашерах» опустился как раз на кучу амфор из древнего корабля.

«Это самое крупное кораблекрушение, какое мне когда-либо приходилось видеть», — кричал в микрофон Дон. Юксель выражал свои эмоции свистом и восторженными криками. А из микрофона слышалось: «Это именно то, что нам надо! Настоящее сокровище!»

Итак, поиски места кораблекрушения, которые начались в 1963 г., после находки редкой бронзовой статуи африканского мальчика, поиски, которые привели к строительству «Ашераха», поиски, которые в течение нескольких лет ничего не приносили, кажется, закончились. На следующий день «Ашерах» вновь ушел под воду. На этот раз экипаж хорошо видел многочисленные амфоры, черепичные плитки, которые когда-то покрывали крышу камбуза торгового судна, тут же лежал громадный кувшин для воды. Видимость по-прежнему была плохой, и делать стереофото было нельзя. Но Дон включил наружный свет и сделал несколько снимков. Как ни хотелось членам экипажа остаться, нужно было заканчивать работы. Что же будет найдено в корпусе древнего корабля? А что скрывалось в других объектах, обнаруженных сонаром? В одном только теперь были уверены члены экспедиции: если несколько лет напряженного труда научили их искусству раскапывать древние корабли, то сейчас они знали, как искать их.

Художник Е. Шеффер

Раньше он был заурядным домовым воробьем. Но вот однажды после линьки (это у воробьев случается осенью) в его хвосте вдруг оказалось четыре белых пера! С тех пор он и стал Белохвостиком. Проявление альбинизма у Passer domesticus, как записано в научных книгах, характерно для городов, а для сельских местностей — явление редкое. Во всяком случае, новое украшение еще более оттеняло элегантность широкого черного «галстука». Однако откуда он взялся? Ведь после осенней смены пера только небольшое темное пятно виднелось на горле, да и серая «шапочка» на лбу и темени выглядела гораздо светлее. Загадка, понятное дело, красна разгадкой: светлые кончики черных перьев на груди (и серых на голове) целиком снашиваются к концу марта. Вот так хитро и появляется на всеобщее обозрение брачный наряд самца. Он дополняется блестящей черной окраской клюва (зимой тускло-серого).

Выставляя напоказ все это великолепие, Белохвостик устраивал настоящие ток-парады вокруг Белобровки — буровато-серой самочки с более широкими, чем обычно у воробьих, светлыми полосками над глазами. Она благосклонно взирала, как бойкий ухажер, гордо выпятив грудь, с полураскрытым хвостом и приспущенными крыльями описывал круги, продвигаясь все ближе и ближе, обольщая избранную подругу вдобавок и нехитрой песенкой «чрри-чрри». Но когда граница дозволенного нарушалась, Белобровка наскакивала, норовя поддать клювом не в меру ретивого кавалера. Конечно, это была напускная строгость…

Порой серенады привлекали соперников. И тогда вокализы с танцами на балконном козырьке или на крыше соседнего дома заканчивались грандиозной потасовкой. Драка не прекращалась даже в воздухе, комок дерущихся с неимоверным гамом летел с высоты шестого этажа…

А из углового окна за перипетиями воробьиной жизни внимательно наблюдал орнитолог Саня Горобченко. Он объяснил бы, что во всем виноваты гормоны. Эти особые химические вещества, которые выделяют в кровеносное русло эндокринные железы, помогают нервной системе управлять сложнейшим живым механизмом, стимулируя и регулируя работу его отдельных систем, частей, деталей. От действия гормонов зависит ход жизненных процессов и все птичьи поступки.

Весной одним из важнейших пусковых механизмов служит продолжительность светлого времени суток. Как только удлиняющийся день достигнет определенной величины, в воробьином организме вступает в дело Первый эндокринный «завод» — гипофиз. Вскоре его гормоны подключают к работе гонады — Вторую гормональную «фабрику». У самцов она вырабатывает андрогены, у самок — эстрогены. И тотчас меняется птичье поведение. Тут следует оговориться: на самом деле все происходит не так быстро и просто. На процессы размножения пернатых оказывают воздействие кроме продолжительности дня температура и влажность воздуха, инсоляция, взаимоотношения в стае и многое другое.

Весной самцы у воробьев становятся очень драчливыми, шумливыми и влюбчивыми. И в этом (как и в потемнении клюва) практически повинны лишь андрогены. А вот у самок эстрогены работают в содружестве с тремя вторичными гормонами. Совместная продукция различных «цехов» эндокринных «фабрик» вызывает созревание яйцеклеток — зародышей яиц будущих птичьих кладок, появление гнездостроительного инстинкта, а также образование наседного пятна на брюшке у воробьих.

Пух и перья тут выпадают, жир и мускулы редуцируются, а соединительная ткань, став очень рыхлой, обогащается кровеносными сосудами. Так возникает участок с немного воспаленной и голой кожей — обогревательная система живого инкубатора. Но наседное пятно — далеко не только «печка». С его помощью контролируется постройка лотка — внутренней части гнезда, подсчитываются яйца — ведь их количество не должно превышать максимального, иначе нельзя будет поддерживать температуру в гнезде.

Как раз от наседного пятна исходит сигнал, который, достигнув центральной нервной системы, становится уже приказом для гонад о сокращении производства эстрогенов. А полная кладка яиц в свою очередь служит одним из первичных сигналов об увеличении выпуска пролактина, ответственного за насиживание. Впоследствии, когда появляются птенчики, их открытые клювики разбудят с помощью вездесущих гормонов могучий родительский инстинкт. И воробьи начнут кормить своих чад, оберегать от врагов, учить уму-разуму…

Все так было и у нашей супружеской пары. С Белохвостиком давно был знаком Саня Горобченко. Уже несколько лет наблюдал он за воробьями, живущими в районе зоопарка. Многих отлавливал, чтобы пометить наряду с обычными, алюминиевыми кольцами еще и пластиковыми — красными, желтыми, белыми, зелеными и черными. Одетые в разной последовательности (и количестве) на ту или иную птичью лапку, они позволяли узнавать затем каждого окольцованного. Для этой же цели служили порой разноцветные анилиновые краски.