Святослав Бэлза - На суше и на море - 1982

— Чего душу травишь, гад?!

В груди солдат клокотала ненависть к этому чужому, непонятному человеку — врагу, большевику. Он не кричал, не звал на помощь, спокойно стоял на топчане, даже улыбался. И это спокойствие остановило солдат. Велико было желание поверить в изменение своей судьбы.

— Вас натравливают хозяева компании «Ройял датч-Шелл». Эти господа владеют складами, трубопроводами и наливным флотом. Все продумано: с русскими расправятся русские, промышленные тузы останутся в стороне…

— Англичане? — разом ахнуло полтысячи человек. Поднятая рука Серебровского не скоро остановила крики и ругань. Шум постепенно смолк.

— Помните: здесь вы потеряете себя в озлоблении и низости. А Россия живет! Вы нужны ей, ибо вы ее сыны. Я предлагаю вам работу, жилье, пищу, уважение нашей молодой республики к рабочим людям. Я зову вас к нам, в Баку, на трудную работу, которая очень нужна России. — Он помолчал, потом просто, деловито добавил — Сегодня же ночью составьте списки всех желающих вернуться на Родину. Знаю, русскому человеку на чужбине горько. Своя земля и в горстке мила!

Около восьми тысяч обездоленных врангелевцев Серебровский постепенно перевез на нефтяные промыслы. Многие остались в Баку. А Карп, проработав пять лет буровиком, подался в родные края, в станицу Троицкую. От хозяйства, и в прежние годы захудалого, теперь ничего не осталось — только дом да амбар. Переехал на рудник. Стал горняком.

…Из шурфа вылез Серебровский, сбросил робу.

— Кто проходчик этого шурфа? — спросил он, надевая кожанку.

— Карп Ефимович Арапов, — сказал Роман Алексеевич.

В тишине что-то треснуло. Серебровский оглянулся: на бревне сидел Карп и машинально вертел в руках сломанный прутик. В зубах торчала давно потухшая самокрутка. Александр Павлович подошел к нему, тронул за плечо.

Карп встал, бросил под ноги окурок.

— Здорово, бурильщик! — улыбнулся Серебровский, крепко пожимая мозолистую руку горняка. — Э-э, да мы, кажется, знакомы? Стал горняком? Это замечательно! Спасибо, Карп Ефимович! Сам не знаешь, какое большое дело спас ты этим шурфом.

— Это вам спасибо! Вы тогда нас спасли… — смутился Арапов.

— Ну что старое поминать?.. Теперь мы поведем перспективную разведку в больших масштабах, — горячо заговорил Серебровский. — Проведем полную реконструкцию золотой промышленности. Заводы Иркутска, Алма-Аты, Уфы, Благовещенска нам уже дали новейшую технику. Мы заглянем в глубины недр земных!

Александр Павлович весело поглядывал на Арапова. Горняку передалось приподнятое настроение начальника Главзолота. А тот продолжал:

— Рано скептики пели отходную Дальнему. Со временем мы доберемся и до тертого золота. И в долину Унды пожалуют господа из-за океана, чтобы поучиться, как добывать «плывучее» золото, неразличимое даже в микроскоп!

Очерк

Фото автора

Зaставка А. Жуковой

«…Здесь самое высокое, говорят, на Земле место… трудно дышать, огонь греет плохо и люди очень редки…»

Итак, решено: идем! Затеяли мы, кажется, довольно сложное дело и, конечно же, рискованное. Памир недаром называют «крышей мира», а Мургабский район — самый высокогорный на Памире. Селения расположены здесь не ниже 3500 метров над уровнем моря, проверенной туристской тропы к Сарезу и Бартангу не существует, и нам самим предстоит прокладывать ее.

Правда, до нас в этих местах прошла группа М. Гендлина, которой Таджикский республиканский совет по туризму поручил разведать этот маршрут, относящийся к категории высшей сложности. Группу обеспечили высокогорным снаряжением, в ее составе шел опытный памирский альпинист Виталий Ткаченко. У нас же на троих — двухместная палатка, продуктов на неделю, небольшой запас сухого спирта для приготовления еды и много энтузиазма. К тому же о слаженности и спайке, необходимых для подобного сложного похода, говорить не приходится.

Алексея Горелика мы двое — другие члены группы — видим впервые. Алексей — гидролог. На Памире работает третий год. Уже два раза прошел по леднику Федченко через легендарный Ледяной перевал до Балянд-Киика и Алтын-Мазара. А это кое-что значит. В пути Алексей будет заниматься своими водными делами. Но вот с Чержем Давлятовым мы проделали по горам сотни три километров. Давлятов — капитан милиции, начальник ГАИ Горно-Бадахшанскрй области, то есть хозяин всех высокогорных дорог Памира. И отчаянные памирские шоферы, вероятно, в знак особого уважения называют его «деви-куи», что означает «горный черт». Капитану нужно осмотреть дороги, по которым будут ходить геологи и туристы. И хотя большинство этих дорог и троп совсем не автомобильные, все же это обязанность его.

Ну, а моя задача… Я узнал, что часть маршрута за Сарезским озером будет проходить по ущелью Бартанга. Здесь во время одной из первых советских геологических экспедиций, обследовавших этот район в тридцатые годы, погиб мой отец и его товарищи, попавшие в горный обвал. Мне хотелось хоть что-нибудь узнать о трагической судьбе этой экспедиции.

Итак, нас трое. Впрочем, в самом начале маршрута не трое, а четверо: в яководческом совхозе «Булун-Куль», откуда начинается наш путь, у Алексея Горелика и капитана Давлятова много знакомых. И старший совхозный зоотехник Витаншо Зинатшоев сказал, что утром он отправляет на дальнюю летовку Баш-Гумбез вьючных яков. Пойдет с ними комсорг совхоза Насреддин Эгамкулов, он и будет у нас проводником на эту часть пути.

Утром приводят яков, которых здешние жители чаще называют кутасами. Мне для поездки досталось огромное животное, более двух метров длины, около полутора — высоты, страшно массивное и тяжелое. Наслышавшись об этих исконных обитателях высокогорий Азии, скорее зверях, чем домашних животных, дикие стада которых и теперь еще бродят по Тибету и Непалу, я с некоторой опаской смотрю на мою «лошадку».

В неприветливости своего кутаса убеждаюсь сразу же, как только трогаемся в путь. При подъеме на первую же горную тропу он начинает вздыхать, пыхтеть, отдуваться, будто ему очень трудно нести на себе меня, мой фотоаппарат и небольшой рюкзак. Правда, Насреддин говорит, что все это сплошное притворство: яку просто не хочется уходить из долины от вкусного сена. Но мне от этого не легче. Як еле-еле передвигает ноги. Никакие уговоры и понукания на него не действуют. Мы безнадежно отстали от группы. Послав его в сердцах ко всем чертям, я спешиваюсь, чтобы хоть на своих двоих догнать остальных. Те оглядываются, призывно машут и смеются. Як же, чем быстрее я иду, тем торопливее семенит за мной: ему не хочется оставаться одному.