Святослав Бэлза - На суше и на море - 1982

История Тобольска немногословна. Еще до прихода Ермака там, где находится Панин бугор, стоял татарский городок Бицик-тура, т. е. женин город, — вероятно, резиденция одной из жен Кучума, хана сибирской орды. Предполагают, что город был разрушен казаками и оставлен. После основания Тюмени в 1587 г. повелено было голове Даниилу Чулкову плыть с 500 казаками в устье Тобола и основать там город, что и было исполнено в том же году. Сначала это был небольшой острог под именем Тобольска, а потом, то сгорая дотла, то разрастаясь, Тобольск мало-помалу занял прочное положение и в 1708 г. сделан был губернским городом. В состав тогдашней Тобольской губернии вошли не только вся Сибирь и нынешняя Пермская губерния, но и часть Вятской губернии.

Тобольск процветал, пока находилось в нем управление Западной Сибирью, но когда это управление перенесли в Омск и Сибирский тракт благодаря этому изменился, то Тобольск остался в стороне, присмирел и заглох и оживляется теперь только в летние месяцы, когда подплывают к нему суда и пароходы; тем не менее он твердо отстаивает заветы своих пленных просветителей и помимо школ, семинарии и гимназии год от года увеличивает число ученых и благотворительных учреждений. Между прочим, здесь существует уже более четверти века общество, которое оказывает помощь молодым людям, окончившим курс в средних учебных заведениях Тобольской губернии и поступающим в высшие учебные заведения.

Местный музей находится в нагорной части города, в саду Ермака, и помещается в собственном каменном здании вместе с метеорологической станцией. (К 1 января 1893 г. в коллекциях музея числилось 5863 предмета, в библиотеке — 2300 названий, а в кассе денег — 469 р. 61 к.) Как и в других музеях уральских и сибирских, здесь собраны коллекции растений, рыб и птиц, зверей и насекомых, минералов, монет и принадлежностей инородцев здешнего края: идолы, костюмы, оружие, домашние рукоделия; но помимо общего интереса собранных предметов, которые можно видеть во многих других музеях, здесь находятся вещи чисто местные, имеющие прямую связь с историей Тобольска.

У самого входа помещается точная копия ссыльного колокола (оригинал, как я уже сказал, был «прощен» и недавно отослан обратно в Углич). Это небольшой колокол вышиной в один аршин и один вершок, опоясанный рельефной надписью, объясняющей его печальную судьбу. (Привожу эту надпись целиком, по подлинной орфографии: «Сей колокол в которой били в набат при убиении благовернаго царевича Дмитрия в 1593 году. Прислан из города Углича в Сибирь в ссылку во град Тобольск к церкви всемилостиваго Спаса что на торгу а потом на Софийской колокольне в часобитной. Весу в нем 19 п. 20 ф.».) Кроме колокола здесь находятся другие исторические предметы: маленькие, почти игрушечные, пушки, которыми Ермак наводил ужас на татарские полчища, кольчуга, шлем и колчаны хана Кучума, старинное вооружение, образцы стеклянной посуды тобольской фабрики с 1749 по 1848 г. и работы пленных шведов: орел со шведской башни, весы 1718 г., глиняные картины ссыльного Цезика, изображавшего в барельефах грустные житейские сцены; выставлена обширная коллекция каторжных клейм, которые выжигались на теле преступников, и, наконец, собрано 5 портретов Ермака старинной работы, 1581–1584 гг. (По словам Карамзина, Ермак был «видом благороден, сановит, росту среднего, крепок мышцами, широк плечами, имел лицо плоское, но приятное, бороду черную, волосы темные, кудрявые, глаза светлые, быстрые — зерцало души пылкой, сильной, ума проницательного…» Приблизительно таким Ермак изображен и на портретах.) Между прочим, здесь находится громадных размеров скелет тура, допотопного быка; по уверению провожатого, таких редких экземпляров всего два: один в Стокгольме, а другой здесь.

Существует русская поговорка: «Сесть на медведя легко, а вот попробуй-ка с него слезть».

В точно таком же положении оказался и я, когда начал справляться о времени отплытия парохода. Определенного расписания здесь не полагается, и Тюмень высылает пароходы, когда вздумается, т. е. по мере накопления груза. Никто не мог мне ответить, когда придет обещанный мне в Тюмени Лебедь ; говорили гадательно, но спокойно:

— Может, нынче придет, а может — через неделю.

Рассчитывали тем не менее на прибытие парохода в ночь, поэтому и предложили мне ночевать не в гостинице, а на так называемой конторке. Ночевать «на конторке» значило просидеть несколько часов на собственном чемодане, среди узлов и разного багажа, в маленькой узкой комнатке, построенной на плавучей барже, заменяющей пристань.

С наступлением сумерек город мало-помалу затихал: пустели и без того пустынные улицы, замолкали голоса на базаре, припрятались торговцы со своими оленьими шапками и туязами, гасли огни… У ног моих плескался широкий сердитый Иртыш; над головою сияли звезды, и, несмотря на полночь, восток начинал уже разгораться зарею: летние ночи здесь бледны и коротки, почти незаметны… Пришли мне на память другие ночи — ясные, изумрудные ночи Востока с их молчаливой истомой; припомнились южные нежные ночи, с морским воздухом, с одуряющим ароматом апельсинных цветов, с чуть уловимыми отзвуками мандолин и песен… Вспомнились, наконец, наши родные ночи, такие же тихие, унылые… Но и у нас цветут в мае яблони и жасмины, чего здесь не было и нет; и у нас сияют тихие звезды; и у нас широко катятся речные струи, но есть здесь какая-то разница, какая-то неуловимая разница между нами и теми, над которыми в эту тихую летнюю ночь возвышается на холме египетский профиль памятника и музей с его каторжными клеймами и ссыльным колоколом… Впереди виднелось речное пространство, а за ним расстилалась долина — может быть, даже степь — гладкая, ровная и пустынная.

Когда же рассвело и взошло солнце, где-то вдалеке послышался густой, продолжительный крик парохода. Среди затишья и речного простора как-то особенно гулко и властно разносился этот басистый голос, минут пять тянувший одну беспрерывную ноту, и было не то приятно, не то жутко сознание, что наступило время проникнуть еще глубже в эту страну с горьким прошлым и великим будущим…

Николай Дмитриевич Телешов (1867–1957) дебютировал в литературе в 80-е годы XIX в. В своих первых рассказах развивал чеховскую тему изобличения мещанства, пошлости обывательского быта.

В 1888 г. писатель познакомился с Чеховым. Именно по совету Чехова, совершившего сахалинское путешествие, Телешов отправился на Урал и в Сибирь. Эта поездка обогатила его знанием жизни народностей Сибири, русских переселенцев. Очерки и рассказы из быта сибиряков, первоначально публиковавшиеся в ряде прогрессивных журналов тех лет, составили первые три сборника Н. Телешова: «На тройках», «Повести и рассказы», «За Урал (Из скитаний по Западной Сибири)», принесшие автору широкую известность.