Виталий Бабенко - На суше и на море 1984

Такой «поворот» к фантастическому жанру и читателей и авторов — явление для Кубы новое и, по-видимому, отражает общую закономерность нынешней эпохи — эпохи НТР.

На Кубе — в этом первом социалистическом государстве западного полушария, стране многих уже осуществленных возможностей и больших перспектив, представитель которой уже побывал в космосе, — научная фантастика — литература крылатой мечты, зеркало тревог и надежд нынешних поколений.

Молодая кубинская фантастика ищет свои собственные пути, а возможностей для них немало… Они и в дальнейших перспективах социалистического строительства на прекрасном острове, и в загадочных легендах аборигенов Латинской Америки, и в сокровищнице африканского фольклора, органично вошедшего в национальную культуру кубинского народа.

В красочном спектакле фольклорного ансамбля Кубы африканская тематика была едва ли не самой главной. Большая часть первого отделения — полные экспрессии, необычайно яркие и динамичные пляски, представляющие собой заклинания вызванных из тропической пущи дьяволов. Подобные ритуальные пляски по сей день исполняются в селениях Нигерии и других государств Западной Африки, откуда триста лет назад испанцы вывозили рабов на кубинские плантации. Кубинские негры и мулаты, которые в XIX веке органично вошли в состав складывавшейся в освободительных войнах кубинской нации, принесли в сокровищницу кубинской культуры африканские ритмы и песни, орнаменты и пляски, музыкальные инструменты и традиции. У румбы и ча-ча-ча, подаренных Кубой миру, тоже африканские корни. А в традициях, костюмах, ритмах и волшебной красочности кубинского карнавала африканские истоки и мотивы видны и слышны на каждом шагу.

Все второе отделение фольклорного спектакля в Театре имени Мельи — это сцены знаменитого на весь мир кубинского карнавала. Поставлены они с таким зарядом искрящегося, беззаботного веселья, что вовлекают в свои ритмы и зрительный зал. Я просто позабыл, что нахожусь в театре… Вокруг блистал, бушевал, гремел самый настоящий кубинский карнавал, в незабываемую атмосферу которого я впервые окунулся летом 1972 года в Сантьяго-де-Куба. Тогда это были почти две недели красочных ночных шествий, плясок, песен, ритмов.

В те знойные дни лета сине-голубое небо и Карибское море приобретали медный оттенок, а город казался опустевшим. Зато с заходом солнца старинные узкие улочки и тесные площади заполнялись шумными, ликующими толпами. В сменяющихся ритмах, отбиваемых бесчисленными оркестрами, тамтамами, каблуками, текли вдоль улиц людские реки. Колеблющийся свет тысяч факелов, всплески музыки, немолкнущий рокот тамтамов, песни, пляски. Так каждую ночь до рассвета. И в этом не было однообразия, настолько красочны, изобретательны, ярки были костюмы и карнавальные экипажи — кароцы. Центральными фигурами многих сцен тоже были лесные дьяволы африканских легенд — взбалмошные, своенравные, хитрые, но готовые помочь простому человеку, особенно после умелого «заклятия».

Помню, что тогда в Сантьяго-де-Куба я вдруг поймал себя на мысли, что карнавальная ночь, расцвеченная факелами, напоенная дурманящим ароматом невидимых цветов, звучащая музыкой и песнями, вобравшая в себя ритмы и тяжелое дыхание многотысячного людского потока, при всей ее удивительности и фантастичности кажется мне странно знакомой…

Потом я догадался. Александр Грин! Это воплощенные в реальность страницы его повестей. Именно такими он описал карнавалы в придуманных, сказочных городах Зурбагане, Лиссе…

Секрет успеха фольклорного ансамбля, по-видимому, не только в мастерстве исполнителей и таланте режиссера, но и в великолепном знании и глубоком понимании всех особенностей национальных традиций, в умении перенести на сцену и в зал страницы реальной жизни сегодняшней и вчерашней Кубы.

«Звезда Кубы взойдет в XX веке», — сказал когда-то Хосе Марти. И эта звезда взошла. Она загорелась в горах Сьерра-Маэстры в суровые и героические годы третьей освободительной войны и революции. Она горела на штыках легендарных бородачей, которых ликующая Гавана встречала в январе 1959 года. Ее отблеск — на новых заводах и плантациях, в новых школах, новых книгах молодых талантливых авторов.

Худ. В. Руденко

Фото автора

Место, где земная наука сейчас глубже всего проникла в недра нашей планеты. находится на Кольском полуострове — в Само! северо-западной части нашей страны, неподалеку от советско-норвежской границы Вокруг неуютные заполярные сопки. Ни деревца. Мхи. Разливы озер. Серое низкое полярное небо.

Среди этого неброского северного пейзажа высится, словно дозорная башня, здание сверхглубокой буровой установки. К сожалению, о далеких звездах и планетах мы знаем больше, чем о недрах Земли, по которой каждый день ступаем ногами. Путь в царство Плутона гораздо сложнее и тернистее, чем в космос. Каждый шаг на этом пути дается с колоссальным трудом. Если бур углубляется в оболочку нашей планеты на 6–7 км, это уже событие. А еще глубже — событие экстраординарное. Рекордные скважины крупнейшей индустриальной державы капиталистическою мира — США сумели превысить только девятикилометровый рубеж и углубиться на 9159 и 9583 м. На Кольской скважине намного превзошли американцев. Еще в 1981 г. здесь пройден 11-километровый рубеж, и штурм земных глубин продолжается.

Снаружи сверхглубокая буровая не производит впечатления грандиозности. От злых ветров, дождей и снегов вышка надежно укрыта гофрированными щитами. Они да длинное приземистое здание лаборатории и подсобных помещений скрадывают размеры уникальной буровой. Только попав внутрь, ощущаешь всю грандиозность этого сооружения Трубы уходят далеко ввысь, так что, лаже запрокинув голову, еле различаешь точку, где они смыкаются. Эта громадная высота, простор буровой создают ощущение какого-то индустриального храма. Длинные отрезки труб, которые, «стыкуясь», уходят в глубь Земли, именуются «свечами». Каждая из них по 37 м длиной. Делаются они из легких сплавов, а на разогретых концах здесь же, в горизонтальной «пристройке» у буровой, навинчивают стальные замки. которые позволяют соединить «свечи» в двенадцатикилометровую трубу. Дефектоскопический аппарат придирчиво просвечивает металл: нет ли раковин, трещин, иначе ведь вся эта многокилометровая махина может оборваться.

Механическая рука ловко отвинчивает «свечи» и передает автоматически спуско-подъемному механизму, который ставит их в «подстаканники», сделанные с двух сторон буровой. И вот наконец полураметровый талевый блок размерим с колесо гигантского БелАЗа вытягивает из глубины скважины последнее звено с турбобуром. На конце щетинится зубьями буровая головка. которая вгрызается в глубины Земли.