Артур Дойль - Затерянный мир; Отравленный пояс; Рассказы о профессоре Челленджере; Туманная земля

14-бис, Энмор-Гарденс, Юго-Запад.

Оказалось, что Мелоун получил аналогичное послание, и я застал его в тот момент, когда он весело гоготал над ним.

— Просто нахальство посылать это нам, — заявил он. — Мы там будем при всех условиях, как сказал палач убийце. Ну, доложу я вам, в Лондоне только и разговоров, что об этом деле. Старик на верху блаженства: наконец-то к его косматой голове привлечено всеобщее внимание.

И вот наступил великий день. Сам-то я направился на место днем раньше, чтобы проверить, все ли в порядке. Бур пребывал в заданном положении, груз был надежно закреплен, электрическое оборудование исправно, и я был доволен: с моей стороны сделано все, чтобы эксперимент прошел без сучка и задоринки. Пульт управления в пятистах ярдах от устья шахты, чтобы свести до минимума опасность непредвиденных последствий, так что, когда я в то роковое утро прекрасного летнего дня поднялся на поверхность, душа моя была спокойна, и я взобрался на холм, чтобы окинуть взором площадку, которой предстояло стать главным местом действий.

Казалось, весь мир устремился в Хенгист-Даунс. Насколько охватывал взор, дороги были запружены народом. По проселкам тряслись и подпрыгивали автомобили, иные уже высаживали своих пассажиров у наших ворот. Для большинства прибывших здесь и был конечный пункт следования. У входа их встретил целый отряд привратников, на которых не действовали ни уговоры, ни взятки, так что за ограду мог попасть лишь счастливый обладатель приглашения. Менее удачливые присоединялись к огромной толпе, постепенно образовавшей на склоне и гребне холма плотный слой зрителей. Все это напоминало Эпсон-Даунс в день дерби.

Наш лагерь был разбит на несколько участков со специально подготовленными местами, предназначенными для привилегированной публики. Один участок был отведен для пэров, другой — для палаты общин, третий — для руководителей научных обществ и светил науки, среди которых находились, в частности, Ле Пелье из Сорбонны и доктор Дризингер из Берлинской академии, немного поодаль располагалось специально оборудованное укрытие, обложенное мешками с песком и крытое рифленым железом, — для членов королевской семьи.

В четверть двенадцатого вереница экипажей доставила со станции приглашенных гостей, и я спустился в лагерь, чтобы помочь в их размещении. Профессор Чел-ленджер стоял возле особого ограждения и был неотразим в своем сюртуке, белом жилете и блестящем цилиндре; лицо его носило приторно-сладкое выражение благодушия, смешанного с необычайным самодовольством. «Типичная жертва мании величия» — как писал о нем один из его недоброжелателей. Он провожал, а иногда просто подталкивал гостей к приготовленным для них местам, а затем, собрав вокруг себя горстку избранных, взобрался на вершину небольшого холмика и оглядел всех с видом председателя, ожидавшего приветственных аплодисментов. Поскольку таковых не последовало, он сразу приступил к делу, и его голос загремел, достигая самых отдаленных уголков нашего лагеря.

— Господа, — прогрохотал он, — слава богу, нет нужды обращаться к дамам. Если я и не пригласил их быть с нами в этот день, то уж, уверяю вас, вовсе не из желания набить себе цену таинственностью, поскольку, смею вас заверить, — эти слова, сказанные с притворной скромностью, прозвучали довольно тяжеловесно, — у меня Мелоун, в данном случае мой полномочный представитель. Обнаженная чувствительная субстанция подвергнется внешнему воздействию, а как уж она станет реагировать на это, покажет эксперимент. Будьте любезны, займите свои места, а эти два джентльмена спустятся в шахту и сделают последние приготовления. Тогда я нажму кнопку на этом столе, и эксперимент состоится.

Обычно после подобных обращений Челленджера публика чувствовала себя так же, как сейчас Земля, — словно ей проткнули кожу и обнажили нервы. Наше собрание не было исключением, и, конечно же, все рассаживались по местам с ропотом неодобрения и даже возмущения. Челленджер остался один на своем возвышении; его черная грива и борода тряслись от волнения. Однако ни я, ни Мелоун не могли в полной мере насладиться этим зрелищем, поскольку спешили исполнить свою невиданную доселе миссию. Двадцать минут спустя мы были уже на дне шахты и убирали брезент с обнаженной поверхности.

Нам открылся удивительный вид. Благодаря какой-то странной космической телепатии наша старушка планета словно поняла, что по отношению к ней готовится неслыханная дерзость. На ней вздувались огромные серые пузыри, которые тут же лопались с громким треском. Наполненные воздухом вакуоли делились и сливались вновь с повышенной активностью. Поперечное волнообразное движение стало гораздо отчетливее. В соустьях извилистых канальцев, проходящих под поверхностью, казалось, пульсирует какая-то темно-багровая жидкость. Во всем чувствовалось биение жизни. Тяжелый запах затруднял дыхание.

Я зачарованно наблюдал это зрелище, как вдруг Мелоун, стоявший неподалеку, сдавленно вскрикнул:

— Боже мой, Джоунс! Ты только взгляни туда!

Одного взгляда было достаточно, чтобы оценить обстановку, и в следующее мгновение я уже прыгнул в клеть подъемника.

— Скорее! — закричал я. — Возможно, дело идет о жизни и смерти!

То, что мы увидели, было поистине пугающим. Вся нижняя часть шахты, казалось, тоже участвовала в том неистовом движении, которое мы заметили на дне; стены вздымались и пульсировали в такт обнаженной поверхности. Наконец это движение достигло отверстий, в которых были закреплены брусья, и стало ясно, что брусья вот-вот рухнут. Если же это произойдет, заостренный конец моего бура войдет в тело Земли, не дожидаясь электрического сигнала. Но прежде нам с Мелоуном надо выбраться наружу. Находиться на глубине восьми миль под землей, где в любой момент может произойти небывалый катаклизм, — это была жуткая перспектива. Мы бешено понеслись вверх.

Забудем ли мы хоть когда-нибудь этот кошмарный подъем? Лифты мчались с визгом и скрежетом, и все равно минуты казались часами. Добравшись до очередной пересадочной площадки, мы выскакивали, садились в новый подъемник, нажимали кнопку «Пуск» и летели дальше. Через решетчатую крышу клетей далеко виднелось маленькое пятнышко света — выхода из шахты. Пятнышко росло, пока не превратилось в большой круг, и тогда мы с облегчением увидели кирпичную кладку устья. Мы поднимались все выше и выше и наконец в безумном ликовании выпрыгнули из нашей тюрьмы, вновь ощутив под ногами мягкий зеленый покров. Но нужно было бежать. Не успели мы сделать и тридцати шагов, как где-то на огромной глубине мой железный дротик вонзился в нервный центр старушки Земли и великое мгновение наступило.