Анна Пейчева - Государыня for real [litres]

Разумеется, Семен при первой возможности освободил Мелиссу Карловну и Гавриила. Мятежницы-индианки валялись с горячкой и не осознавали происходящее, а значит, никто не мог помешать руководителям неудавшейся экспедиции уплыть восвояси.

Однако они решили остаться. Столичные жители были слишком хрупкими (особенно Столыпин) и избалованными (снова Столыпин), чтобы без посторонней помощи дотащить камни до места назначения. Возвращаться не выполнив миссию было стыдно. Мамочка будет очень разочарована, чувствовал Семен, хоть и обрадуется сыну. А уж Алиса точно после этого разорвет с ним помолвку. Кому нужен герой, проваливший задание мирового масштаба? Даже если этот герой выжил после смертельного укуса ядовитой бабочки?

А потому Столыпин и его друзья продолжали сидеть в «проклятой жиже», как называла мангровое болото Мелисса Карловна. Каждое мгновение Семен ждал, что заразится от индианок какой-нибудь жуткой мутацией бронхита. И умрет прямо здесь, под чужим мокрым небом. Этим-то двоим, экс-премьеру и креативному директору, все было нипочем, без конца хохотали друг с дружкой, перешучивались, перемигивались, вообще не беспокоились, что могут заболеть! Вот что бывает, если у людей совсем нет фантазии! Легкомысленные, безответственные шалопаи, ругал их про себя Столыпин. А как они себя повели, когда Семен оказался на грани жизни и смерти после того памятного укуса? Полное безразличие! Видимо, некоторые индивиды просто не способны представить себе все последствия различных болезней, которые могут приключиться с человеком в джунглях.

У самого Семена, в отличие от его безрассудных товарищей, с воображением все было нормально. Поэтому он не мог себе позволить завалиться на сиесту после очередного противного улиточного обеда. Нет, он брел среди фантасмагорического буйства орхидей и сердился на них.

— «В бассейне Ориноко насчитывается до семисот видов орхидей», — бормотал он под нос отрывок из старой энциклопедии «Цветы для царицы», выученной в детстве наизусть. Под ногами хлюпала грязная каша, в которую превратилась местная почва после обильных дождей. Вокруг высились гладкие и шершавые, толстые и тонкие стволы деревьев, все до единого оплетенные разноцветными, немыслимыми, великолепными эпифитами. Орхидеи здесь росли пучками, гроздьями, букетами, гирляндами, полянами и гнездами. Семен словно оказался во сне художника-импрессиониста, махнувшего пол-бутылки абсента и закусившего галлюциногенными грибами. — «Нигде больше вы найдете такого богатства форм и красок», — бубнил он, просто чтобы не сойти с ума, — «во влажных тропических лесах императрица цветочного мира чувствует себя лучше всего. Неудивительно, что бледно-лиловая орхидея стала национальным цветком страны». Лучше бы ромашка или полынь были символами Венесуэлы. Как жаль, что тут они не растут. От этих сумасшедших фаленопсисов и каттлей никакого проку для будущего больного.

Столыпин откинул с лица особенно навязчивую гроздь — необычайно эффектную, синюю в белую крапинку, — и остановился перевести дух. Цветы, цветы, цветы. Вокруг одни бесполезные орхидеи. А Семен поставил себе задачу найти какое-нибудь лекарственное растение. Не стоит недооценивать значение профилактики.

— Позвольте, а это что?

В первый момент Столыпин испугался, что он уже заразился от индианок, потому что иначе как высокой температурой нельзя было объяснить явившееся ему видение. В нескольких метрах от него росла ольха. На ней сидел снегирь. С красной грудкой. Скажите на милость, ну откуда в жарких гнилых тропиках могла бы взяться наша среднерусская ольха? Да еще и со снегирем на ветке?

Семен крадучись подошел поближе. Нет, не мираж. Снегирь был самым настоящим. Зимним, северным. Но что он тут делал, было совершенно непонятно. А вот дерево оказалось совсем не ольхой, а хиной. Издали хинное дерево смахивало на ольху. Однако листья у хины были блестящими и розоватыми. А самое главное — целебными.

— Мы спасены, — прошептал Столыпин, интуитивно прикасаясь к шраму от укуса летающего крокодила. Шрам этот всегда теперь будет напоминать ему о том, что он счастливчик, неуязвимый и избранный. — Я не умру.

Он бросился собирать крупные кожистые листья, напугал снегиря, тот упорхнул восвояси. Столыпин нарвал целую кучу лечебных листьев, потом понял, что их некуда складывать. Снял рубашку от Лидваля, в которой когда-то представлял интересы монарха на заседаниях парламента. Расстелил на мокрой земле, набросал листья туда. Связал в плотный, тяжелый узел, взвалил на плечо и потащил обратно, в свой плавучий лазарет.

Следующие несколько дней прошли в огромных хлопотах. Самым трудным было высушить хинные листья. Дожди шли почти без перерыва. Но и тут Семену повезло — рядом с их стоянкой нашлось редкое дерево чапарро. Наверное, этот счастливчик Столыпин и правда был избранным. Огнеупорная кора чапарро стала отличной площадкой для разведения костра прямо на дне командирского каноэ. Над лодкой Семен с Гавриилом натянули навес из своих рубашек. Наконец-то можно было готовить! Суп варили на всех, и на Кармен, и на индианок — во время болезни нет ничего лучше горяченького бульона, даже если он и из улиток. Над дымом от костра сушили хинные листья. А потом катали из них лечебные сигары.

Семен взял Мелиссу Карловну и они вдвоем ходили по индейским каноэ и заставляли пациенток вдыхать хинный дым. Мелисса Карловна показывала больным, как правильно курить, а Семен читал им познавательную лекцию про ингаляции и местные антибиотики. Впрочем, язык яномамо был весьма беден на различные медицинские термины, так что Столыпину приходилось ограничиваться фразами вроде «дым — это хорошо» и «курительные палочки — дар богов», однако эффект от лечения говорил сам за себя.

Спустя неделю индианки начали поправляться. Даже Кармен понемногу приходила в себя, хотя по-прежнему не желала разговаривать со Столыпиным.

Как-то раз, в самом конце августа, Семен сидел у костра под навесом, дышал антисептическим дымом, исходящим от связок розовых листьев, и рассказывал Гавриилу, которому все было интересно, про первооткрывателя хины Бернабе Кобо — члена могущественного Ордена Иезуитов и гражданина Великой Испанской империи. Как вдруг к их каноэ подошла целая делегация женщин яномамо — человек десять. Кармен среди них не было. Она все еще дулась в самой дальней лодке.

По невыразительным лицам индианок трудно было понять их намерения. Гавриил напрягся:

— Эге-гей, девочки, в чем проблема? Не успели выздороветь, как опять взыграло ретивое? Жизнь не мила, если кому-нибудь кляп в рот не сунули? Что за кровожадный народец, Семаргл их покарай! Так, Мелисса, передай-ка мне вон ту палку. Я из нее факел сооружу. Смертоносный. На этот раз они так просто нас не возьмут!